Тесей. Царь должен умереть. Бык из моря - читать онлайн книгу. Автор: Мэри Рено cтр.№ 101

Мы торопились мимо – мореходы не хотели задерживаться здесь. Они уверяли нас, что в подобном месте и небо и море пропитаны божьим гневом, и если он обратится на человека, то прилипнет и выест мозг из хрупких костей. Они даже хотели принести в жертву корабельного мальчишку-слугу, чтобы синекудрый Посейдон не преследовал нас. Но я сказал, что бог успел взять свое да и гневался не на нас. Мы охотно покинули эти воды; и гребцы, торопясь побыстрее расстаться с островом, налегли на весла, удивляя своим усердием надсмотрщика. Настало время заката – подобных ему никто не видел; великолепие это вселяло трепет: отливая золотом, пурпуром и зеленью, в небе высились огромные облачные башни, и краски их не спешили меркнуть. Мы решили, что таким образом боги говорят, что более не гневаются на нас и не лишат своего благоволения. Легкий ветерок к полуночи принес нас к Иосу, где мы и остановились на ночлег.

На следующее утро ветер остался благоприятным, и мы взяли курс на высокие очертания Дии, плодородного острова, в город Наксос. [102]

В гавани мы оказались к вечеру и увидели перед собой покрытые еще зеленым хлебом поля, среди которых поднимались оливы, и сады, чередующиеся с виноградниками. Так возлюбила Матерь Део сей остров, неудивительно, что он получил ее имя. Этот остров самый большой в Кикладах и самый богатый. Издалека увидели мы посреди виноградников царский дворец, высокий и яркий, какие строят на Крите. Ариадна улыбнулась, показывая на него; я был рад, что она встретила что-то подобное дому. После Каллисто она совсем упала духом.

Двое или трое танцоров были родом как раз отсюда. И, попав в объятия родственников, они сразу же начали свое повествование. Мы были первым кораблем, пришедшим на остров с Крита после падения Лабиринта, до сих пор жителям Наксоса приходилось довольствоваться лишь досужими толками. Они рассказывали о жутких знамениях: о тысячеголосом громе, о дожде из пепла, которым разродилось небо, о ночном пламени, озарявшем небосвод над Каллисто. Все это было, как мы узнали, в тот самый день и час, когда пала крепость. Доставленные нами новости изумили их и повергли в трепет. С незапамятных времен Минос властвовал над островами и владыками их, давал им закон и взимал дань. Богатая Део платила ему очень много. Дань приходилась и на этот год, так что теперь они могли приберечь для себя оливы, зерно, мед и овец, а также собственное вино – лучшего я не знаю, – а девы и юноши их будут плясать дома. На утро приходилось пиршество в честь Диониса, собственноручно посадившего здесь лозу, когда он явился с востока женихом к Матери. И они намеревались справить праздник как никогда прежде.

Но более всего были потрясены они, узнав, кого видят в лице Ариадны. На Дии обитает народ смешанной крови, но Наксосом правит дом, не знающий эллинов. У них старая вера, и делами вершит царица. Так что, увидев воплощенную богиню, они возликовали больше, чем если бы сюда явился сам Минос. Ее немедленно посадили на носилки, дабы ноги ненароком не коснулись земли, и понесли во дворец. Я шел рядом с ней, остальные следовали за нами.

У портика ее опустили на землю, и управитель поднес приветственную чашу. После нас повели в баню, а потом – в чертог. Царица восседала на положенном месте перед величественной колонной, трон из оливковой древесины украшали жемчуга и серебро, ноги покоились на скамеечке, крытой алой овечьей шкурой. На невысоком стульчике возле нее сидел молодой человек с томными глазами, и я решил, что вижу царя.

Царица поднялась и направилась с приветствием к нам навстречу. Истинная критянка лет около тридцати с лицом, еще не лишенным былой красоты; вьющиеся, как змеи, волосы, тяжелая и округлая, но упругая грудь, тонкая талия перехвачена золотым поясом. Она протянула к Ариадне обе руки и приветствовала ее поцелуем. Служанки приодели гостью, воспользовавшись вещами царицы: темно-синее платье поблескивало серебряными подвесками, а подведенные веки отражали мерцание светильников.

Накрыли стол, пригласили всех танцоров, хотя нас было почти сорок человек. Царица держалась любезно и настояла, чтобы все поели и выпили, прежде чем приступить к рассказу. Ариадна сидела по правую руку от нее, во главе прочих женщин. Я назвался ее мужем (брак мы намеревались заключить в Афинах), и меня поместили слева – возле царя.

Это был симпатичный юноша примерно шестнадцати лет, живой и изящный, созданный, если можно так выразиться, для веселья и женской любви. Он не показался мне достаточно сильным, чтобы в поединке завоевать свое царство, и я недоумевал, не зная причин его избрания, но не хотел спрашивать. В нем было нечто, чему я не мог дать имени; какой-то даймон овладел его взором: глаза его не были блуждающими, как у встревоженного человека, напротив, чересчур неподвижными. На чем бы ни останавливался его взгляд, он словно бы намеревался иссушить им этот предмет. Когда ему подали золотой кубок, он повертел его, разглядывая рисунок, а потом долго поглаживал. Со мной он держался любезно, но как человек, скрывающий за вежливыми словами какую-то напряженную мысль. Лишь однажды глаза его обратились к царице, и в них было горе, которого я не мог понять, и к нему примешивалось нечто мрачное. Впрочем, особой необходимости в разговоре не было, если не считать обычных в застолье любезностей. Чтобы нарушить его молчание, уже угнетавшее меня, я сказал:

– Завтра у вас пир в честь бога.

Он поднял глаза, но я ничего не прочел в них: так смотрят на чашу с вином, на женщину или на огонек в светильнике. Наконец он проговорил:

– Да…

Всего только одно слово, но мне хватило и его – нечто шевельнулось в моей памяти, и я все понял. Когда-то в горах под Элевсином Пилас говорил мне: «Я знаю, как выглядит человек, предвидящий свой конец».

Царь прочитал это по моему лицу. На мгновение взгляды наши соприкоснулись, нам нужно было переговорить. Я уже намеревался сказать: «Перед рассветом будь на моем корабле, и с первыми лучами солнца мы уплывем отсюда. Я знаю, каково быть на твоем месте, поскольку и сам находился в таком положении. Но видишь – теперь я свободен. Муж содержит в себе нечто большее, чем мясо, хлеб и вино, послужившие ему едой. Я не знаю, как назвать то „нечто“, но какой-нибудь бог знает нужное слово». Однако глаза царя молчали, он уже не мог услышать меня. Древняя змея уже плясала перед душой этого землепоклонника.

Поэтому мы занялись вином, и я не удивился тому, что он не стал себя ограничивать. Много мы не разговаривали; я не знал, что сказать, а понимал он мое сочувствие или нет, утешало оно его или сердило, сказать не могу.

Когда мы покончили с едой, царица пожелала услышать нашу повесть. Ариадна рассказала ей о том, как пал Лабиринт, как я получил предупреждение от бога и кем теперь стал. Рассказывая обо мне на людях, она покраснела, и румянец этот заставил меня пожелать наступления ночи. Но я подметил, что царица пожалела Ариадну, услыхав, что повелительнице предстоит дорога в эллинское царство, где правят мужи. Царь же внимал нашей повести с удивлением, огоньки светильников мерцали в его округлившихся глазах, и я понял: в тот вечер он в последний раз видел ночь, пир и пламя факелов и в подобном самозабвении слушал бы что угодно, будь то сказание о титанах или о любовной истории богов.