Разные человечества. Эволюция. Разум. Антропология - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Буровский cтр.№ 21

По-настоящему убедительно говорило бы о жизни человека в ту эпоху наличие кострищ и расколотых человеком костей животных миоцена. Но ведь в миоценовых слоях никто пока не находил расколотых и обожженных костей арсинотерия, индрикотерия, лопаторылого мастодонта или иного подобного зверя.

Впрочем, это все общие соображения по поводу не изученных и практически неизвестных находок. Но ДО утверждения эволюционизма такие находки рассматривались все же просто как некий интересный факт – ничего раздражающего или «неправильного». Непонятно, конечно, как занесло человека в такой отдаленный период. Непонятно и интересно.

ПОСЛЕ утверждения эволюционизма любая «неправильная» находка стала рассматриваться, как заведомая подделка, случайность и вообще хамская попытка обмануть жрецов высших истин. Такие находки было бы необычайно интересно изучить современными средствами, которых и в помине не было в XIX веке… А вместо этого их игнорируют. Жаль!

Разумеется, сторонники неизменности видов и вечного существования неизменного человека, креацианисты, этому игнорированию очень радуются и вопят, что эволюционисты ничего не в состоянии объяснить. Вот Майкл Кремо – он объясняет! По его мнению, [44] человек современного типа живет уже десятки миллионов лет на всех материках. Откуда он там взялся? А эта тайна велика есть…

Не надо считать М. Кремо человеком вне идеологии. Он – неофит индуизма с его верой в то, что на протяжении миллиардов лет менялись повторяющиеся циклы, «юги». Никакой эволюции, конечно! Человек возникал, его сметал новый этап «творчества богов», потом создавался новый, но почему-то точно такой же человек…

Кремо пишет о странных и сомнительных находках человека в древнейших слоях, возрастом десятки и сотни миллионов лет, как о бесспорных фактах. Это так же глупо, как огульно отрицать такие находки, потому что они «неправильные».

Второе скверное следствие эволюционной теории состоит в том, что ископаемого человека стали считать примитивным и грубым дикарем. Впрочем, этому нам придется посвятить отдельную главу.

Эволюция… – это великий постулат, перед которым должны почтительно склониться все теории, все гипотезы, все системы, которому они должны соответствовать, чтобы быть верными и достойными обдумывания. Эволюция – это свет, озаряющий все факты, траектория, которой должны следовать все линии мысли, – вот что такое эволюция.

Тейяр де Шарден

Ученые XIX века были не слишком высокого мнения о первобытном человеке. Не говоря о «переходном звене», они плохо относились даже к ископаемым людям современного физического облика.

Еще в прошлом веке великий без преувеличения ученый Василий Васильевич Докучаев писал:

«К еще менее понятным увлечениям… графа Уварова принадлежит мнение, будто человек палеолитической эпохи мог убивать мамонтов… Невольно возникает вопрос, чем же он ранил и убивал зверей? При помощи каких орудий он выкапывал ямы, достаточные для того, чтобы в них могли погибнуть мамонты и носороги?

Насколько известно, в распоряжении палеолитического человека находились только – сук от дерева, простые гальки и осколки от кремня, причем величина этих последних обычно не превышала 4–5 дюймов. Ко всем этим орудиям присоединялись свои собственные пальцы и кулак… При помощи таких орудий едва ли и современный человек сумел бы одолеть даже обыкновенного волка и кабана…» Докучаев полагал, [45] что первобытный человек только поедал трупы, причем уже тронутые разложением: иначе до мяса сквозь плотную шкуру ему было не добраться.

Так изображали «троглодита» ученые… Отношение широкой публики – примерно такое же, и не удивительно: ведь именно об отвратительном волосатом пожирателе падали писала и пресса, и научная литература.

Когда в Красноярске Николай Ауэрбах увлекся археологией, его друг из старой интеллигентной семьи Смирновых написал такие стихи:

Шел дождь, в лесу кричали звери.

Как гора, промчался мамонт рыжий.

А они глодали кость в пещере:

Он с палеолитихой бесстыжей.

Где-то выла дикая гиена,

Дама блох себе искала сзади.

Опустился он пред нею на колена:

Отпусти ты меня, Маркса ради!

Я с тобой измучился безмерно,

Нет в моторе больше газолина!

Но качала головою гневно

Из палеолита Мессалина.

Это, собственно, только отрывок из длиннейшего стихотворения, который запомнила наизусть дочь автора Вера Смирнова. [46] Но суть, думаю, отражена достаточно полно. Помимо дозированной иронии по поводу Маркса в роли боженьки, основная доля сарказма достается «бесстыжей палеолитихе», ищущей сзади блох.

Этот комплекс представлений оказался необыкновенно вреден. Ведь пока эволюционная теория представляла человека эпохи плейстоцена «недостающим звеном», «человеко-зверем», она отрицала у человека любые культурные достижения и любые сложные формы поведения. Тем более интеллектуальную и духовную жизнь.

В числе всего прочего, открытие пещерной живописи испанским художником Марселино де Саутуолой в пещере Альтамира категорически отвергли ведущие археологи Европы во главе с Габриэлем де Мортилье (1821–1898), а потом с Эмилем Картальяком. Археологи были эволюционистами и исходили из утверждения, что первобытный человекозверь не мог создавать предметов искусства.

«Будьте начеку! Это происки испанских клерикалов!» – взывал к бдительности коллег де Мортилье. А что? Очень логично, учитывая сложности в отношениях Испании и Франции. И то, что французы считали себя очень «прогрессивными» в сравнении с «отсталыми» испанцами. «Картальяк, дружище, будь осторожен! – писал Мортилье своему другу и ученику Картальяку. – Это все фокусы испанских иезуитов! Они хотят опорочить археологию первобытности!»

Так вопрос из научного сразу превратили в политический.

Пещеру Альтамира случайно обнаружил некий местный пастух или охотник в 1868 году. В 1875–1879 годах ее обследовал художник и любитель древностей, Марселино де Саутуола. Он произвел примитивные раскопки, найдя орудия из камня, кости, обломки оленьих рогов и следы очага. Он порой рисовал в этой пещере. Однажды он взял с собой девятилетнюю дочь Марию. Девочка пошла гулять по наклонной галерее и вдруг помчалась к папе с криком: