Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914-1917). 1917 год. Распад - читать онлайн книгу. Автор: Олег Айрапетов cтр.№ 64

«И для огромного большинства офицеров и генералов, – вспоминал сотрудник Ставки, – стало понятным, что решение альтернативы – “родина или Николай II”, “доведение войны до победы или отречение царствующего Государя” – решение в пользу “родины” за счет “Николая II”», что это решение, будучи жертвой, было жертвой бесполезной, ибо не должно было существовать и самой альтернативы, бывшей лишь ложным внушением заблудившегося общественного мнения»45. В середине апреля 1917 г. Алексеев приехал в Петроград для того, чтобы сделать доклад на нескольких заседаниях Временного правительства, проходивших по случаю болезни Гучкова на его квартире.

Слушавшие генерала надолго сохранили чувство «жути и безнадежности»: «Вывод был совершенно ясен. Несмотря на все оговорки, приходилось уже тогда констатировать, что революция нанесла страшнейший удар нашей военной силе, что ее разложение идет колоссальными шагами, что командование бессильно. Обнаружилось в командном составе два течения, два типа людей. Одни очень скоро поняли, что они могут удержаться на своих местах только безудержным потаканием революционизированным солдатам, заискиванием, утрированием новых “товарищеских” отношений, попросту говоря, подличаньем перед солдатами. Эти лица, конечно, только способствовали разрушению дисциплины, утрате сознания воинского долга, – вообще, гибели армии. Другие не хотели мириться с новыми порядками и новым духом, пытались им противодействовать, проявить власть, – и либо попадали в трагические истории, либо оказывались неудобными в глазах более высокого начальства и были смещаемы со своих должностей. Таким образом, лучшие элементы исчезали, а оставалась либо жаркая дрянь, либо особенно ловкие люди, умевшие балансировать между двумя крайностями»46.

Проблема была в том, что своими действиями новое правительство поддерживало последних. Больной (он страдал ревматическими приступами, ухудшавшими работу сердца: в газетах приступы объясняли переутомлением, вызванным работой в министерстве)47 Гучков пытался компенсировать эти действия поездками на фронт, стараясь поднять падающую дисциплину патриотическими речами48. Так, например, 6-12 (18–25) апреля он посетил Могилев, Фастов, Киев, Одессу, Яссы, встретившись с руководством Ставки Западного, Юго-Западного, Румынского фронтов, Черноморского флота, представителями военно-промышленных комитетов, Земгора и Советов. Министра повсюду приветствовали аплодисментами и криками «Ура!»49. Впрочем, эти выступления практически не влияли на ход событий. «Его энергичные, мужественные речи, – вспоминал Пейрс, – имели эффект, пока он говорил, но как только он уезжал, вновь воцарялся хаос»50. В немалой степени ему способствовала кадровая политика министра.

Первые шаги Александра Ивановича Гучкова в роли военного министра ознаменовались массовой сменой старших начальников, – вспоминал Врангель, – одним взмахом пера были вычеркнуты из списков армии 143 старших начальника, взамен которых назначены новые, не считаясь со старшинством. Мера эта была глубоко ошибочна. Правда, среди уволенных было много людей недостойных и малоспособных, сплошь и рядом, державшихся оттого, что имели где-то руку, но тем не менее смена такого огромного количества начальников отдельных частей и высших войсковых соединений одновременно и замена их людьми чуждыми этим частям, да еще в столь ответственное время, не могло не отразиться на внутреннем порядке и боеспособности армии»1.

Неясным был и принцип, которым руководствовался новый военный министр при осуществлении чистки. «Список увольняемых, – вспоминал генерал-майор Э. А. Верцинский, – был составлен какими-то закулисными опросами безответственных людей и носил случайный характер. Попутно с небольшим числом слабых начальников было уволено значительное число средних и даже хороших. Хотя непосредственное замещение их должностей не представляло особых затруднений, но нахождение дальнейших заместителей за общим недостатком у нас опытных офицеров вообще, а офицеров генерального штаба в особенности, уже вызывало осложнения. В итоге армия потеряла ряд опытных начальников и понесла прямой ущерб. Гораздо хуже был косвенный вред, получившийся от назначения не по кандидатским спискам, а по каким-то особым соображениям, что поощряло к карьеризму и интригам. Более беспринципные начальники стали заигрывать с солдатами в явный ущерб для армии и строить свое преуспевание на показной революционности»2.

Происходившее удивительно напоминало то, чем занимались настоящие «младотурки» по приходе к власти в стране. Они также декларировали необходимость перемен в застое, установившемся в армии при прежнем режиме. «Такою же ошибкой было бы предполагать, – отмечалось в обзоре их преобразований за 1911 г., – что во главе частей корпусов в настоящее время, после увольнения старых пашей, стоят лица выдающиеся и вполне достойные. В этом отношении, в смысле полного произвола и царства протекции, сравнительно с недавним прошлым, порядки нисколько не изменились, – переменилась лишь сама власть, – прежде преследовали и ссылали лиц с слишком либеральными воззрениями, казавшихся почему-либо неблагонадежными Абдул-Гамиду; теперь новое конституционное правительство с не меньшей жестокостью преследует лиц, кажущихся ему недостаточно либеральными и выдвигает, в свою очередь, лиц, хотя бы и малоспособных, но зато вполне преданных новому режиму»3. Турки делали это накануне войны, Гучков и его сторонники – в разгар военных действий. Результат сказался на настроениях генералитета, резко и внезапно почувствовавшего уязвимость и непрочность своего положения. Теперь старшие командиры не могли рассчитывать ни на выполнение своих приказов снизу, ни на поддержку сверху4.

Впрочем, новый военный министр заявлял о преемственности своей политики по отношению к командному составу: он всего лишь реализовывал на практике то, к чему призывал в Государственной думе и до, и во время войны. Своим лозунгом он избрал «дорогу талантам!», которых не смог по достоинству оценить старый строй. «Но если вопрос о справедливости мероприятия, – отмечал Деникин, – может считаться спорным, то лично для меня не возникает никакого сомнения в крайней нецелесообразности его. Массовое увольнение начальников окончательно подорвало веру в командный состав и дало внешнее оправдание комитетскому и солдатскому произволу и насилию над отдельными представителями командования. Необычайные перетасовки и перемещения оторвали большое количество лиц от своих частей, где они, быть может, пользовались приобретенными боевыми заслугами, уважением и влиянием; переносили их в новую, незнакомую среду, где для приобретения этого влияния требовалось и время, и трудная работа в обстановке, в корне изменившейся»5.

К 1 (14) мая 1917 г. были смещены 3 из 5 главнокомандующих фронтами, 7 из 14 командующими армиями, 39 из 77 командиров корпусов, значительная часть генералитета были перемещена на другие должности, многие вынуждены были покинуть службу6. Главковерх – генерал Алексеев – был возмущен, он делал все возможное для срыва этой политики, но его протесты не принимались во внимание7. В отношении администрации, как военной, так и гражданской, у новых правителей России легко проглядывалось одно и то же чувство неуверенности в собственных силах. Сама легкость февральского переворота вызывала у победителей подозрения в будущей стабильности установленного порядка. Со стороны бюрократии они ожидали если не сопротивления, то саботажа. И поэтому спешили бороться с ней, прежде всего в тылу, на гражданской службе, отстраняя от власти губернаторов и вице-губернаторов и заменяя их председателями губернских управ8.