Какое счастье, что Шерил лежит в коме, в больнице, под охраной! Ее теперь не убьют. По крайней мере, пока она в коме, пока ее охраняют… А вот если она выздоровеет и выйдет из больницы…
Увижу ли я, как Шерил выздоровеет и выйдет из больницы? Или меня убьют раньше?
Стоп! Но ведь убийца мой адрес не знал! Потому что он спрашивал адрес у Владимира Петровича. Старый адрес, прошу заметить! Убийца не знал, что я переехала!
Нет, это не Игорь послал убийцу – уж он-то знал, что я сменила адрес! Игорь в этом деле замешан, не знаю как, но замешан… И я ему больше не верю…
Но это не он послал убийцу. Это кто-то другой. Кто?
Бежать!
Исчезнуть, как советовал комиссар. Спрятаться, скрыться. Чтобы не нашли. Никогда не нашли. Пусть думают, что это меня расстреляли через дверь. Что это мое мертвое тело вынесли под простыней. Даже если убийца все же где-то прятался, наблюдая, то он не мог догадаться, что это не я. Тело было укрыто с головой. Так что я исчезла, меня больше нет.
Ага, как же, – мое тело! А кто чуть не врезался в носилки? Кто закричал санитарам?
Я. Собственной персоной.
Если он наблюдал, он меня видел. И он понял, что снова промазал. И теперь он, как никогда, зол и полон решимости. Его намерение убить меня уже не просто рабочее задание – теперь это уже личное, сокровенное желание. Желание отомстить за то, что я до сих пор жива.
Если он наблюдал…
Я снова поплелась в постель. Не засну ведь. Но что еще можно делать ночью?
Позвонить Джонатану? Начало второго. Неприлично.
Маме звонить нельзя, ее телефон может быть на прослушивании. С Игорем ничего не понятно, однако понятно, что звонить ему тоже нельзя: его нет, его телефон прослушивается, он в этом деле замешан, и спасать меня он не будет.
Если бы он мог, если бы он хотел меня спасти, то уже бы спас. Уже бы приехал и был здесь, рядом.
Но его нет рядом, и никого нет.
А Джонатану звонить неприлично. Полвторого.
Но он ведь даже не знает, что Кати убили! Что Кати убили вместо меня.
«Неприлично! – сказала я себе, набирая номер Джонатана. – Так не принято!»
А убивать – принято?
А умирать от страха одной, в пустой квартире – принято?
Голос его был заспан. Но ожил мгновенно, как только понял, что это я. И этот заспанный голос был сейчас самым родным, самым желанным на свете.
– Джонатан, миленький, приезжай ко мне! Я боюсь… У меня очень плохие новости, ужасные просто… Мне так нужно с тобой поговорить, приезжай!
Записав мой адрес, Джонатан высчитал необходимое время и пообещал быть у меня через тридцать-сорок минут.
Как это глупо, все эти мои страхи, все эти напряженные церемонии, которыми я обставила наши с ним отношения! Он любит меня, несомненно любит, и мне нужно только дать ему понять, что я готова принять его любовь, что я готова на нее ответить!
«Готова ответить…» Интересное выражение. А нельзя ли проще: что я люблю его? Нет, почему-то нельзя. Это не одно и то же. «Готова ответить на любовь» – это куда осторожнее, сдержаннее, это позволяет еще раз себя переспросить, еще подождать, чтобы последняя настороженность развеялась.
А вот откуда эта настороженность? Я уже давно выкинула из головы мысль, что Джонатан мог подложить мне отравленный шоколад. Мне нечего бояться с ним. Кроме самой себя…
С Игорем было все по-другому. В него я влюбилась почти сразу, не задаваясь лишними вопросами, не мучаясь самоанализом. Игорь, при всей своей ненавязчивости, повел себя с самого начала так, будто иначе и быть не может, будто мне было просто суждено его встретить, полюбить, жить с ним. Он незаметно решил это за меня, и мне ничего не оставалось (и не хотелось, и даже не думалось), как исполнить написанную для меня роль в его сценарии.
Джонатан ждал моего решения. Моего собственного, отчетливого решения, без подсказок из суфлерской будки. Он не пытался к нему подвести, он не старался создать впечатление, что наши возможные отношения – это сама собой разумеющаяся вещь, он не гипнотизировал мою волю – он предоставил мне полную свободу. Свободное право свободного человека сделать осознанный выбор.
А свобода – тяжелое бремя. Выбор – тяжелый труд. Решение – это ответственность за свои действия, за их результаты, которую никто с тобой не разделит: сама решила – сама пожинай плоды. Хорошие плоды – тем лучше. Плохие – что ж, сама выбрала. И свалить не на кого.
И Джонатан взвалил на меня эту ношу. И терпеливо ждет, пока я с нею справлюсь. Что ж, я понимаю – таково его воспитание и представление о свободе личности. Он эту личность по-настоящему уважает и считает себя не вправе влиять на ее решения. И теоретически я его взгляды разделяю.
Но только теоретически. А практически – я трушу. Я не привыкла быть столь независимой. Я только сейчас начинаю понимать, что в моей короткой жизни я была всегда ведома: школой, советской системой, мамой, Игорем…
И теперь я трушу сказать самой себе: да, я влюблена в Джонатана. Да, он без конца лезет в мою голову, а я его оттуда выпихиваю своими страхами, мыслями о верности Игорю, подозрениями в гомосексуальности – короче, всеми способами выпихиваю. И причем столь успешно, что даже не в состоянии понять, до какой степени я влюблена…
Но сейчас я была менее всего расположена разбираться в своих чувствах. Пережив страшный шок от смерти Кати, я чувствовала себя выжатой до предела. Мысль о том, что Джонатан едет ко мне, хоть немного меня успокоила.
Напряженные нервы расслабились.
Я задремала.
Меня разбудил скрип – то ли двери, то ли паркетных половиц. Джонатан приехал! Я подумала сквозь дрему: не буду вылезать из постели – пусть он подойдет и сядет возле меня, пусть наклонится и поцелует, хотя бы и в нос, как в прошлый раз…
Но в ту же секунду меня пронзила мысль: как же он мог войти в квартиру?! Дверь ведь была заперта!!!
Я села рывком, напрягая слух. Ничего не слышно. Ни шороха, ни скрипа. Мне, должно быть, приснилось…
Еще подождала, послушала. Тишина. Только гулкий стук сердца в моих ушах. Еще немного такой жизни, и я начну принимать валокордин, как мама.
Я все же выбралась из кровати и осторожно выглянула из своей комнаты. Окна без занавесок пропускали достаточно света от фонарей на улице, и можно было вполне убедиться, что в гостиной никого нет.
Прокралась в прихожую. Пусто.
Подошла к двери. Закрыта.
Потрогала замки.
Замки были не заперты!
Но я прекрасно помню, что я их запирала!!!
Меня обуял такой ужас, что парализовало дыхание. Несколько секунд я неподвижно стояла у двери, боясь обернуться. Мысли метались какими-то обрывками, я ничего не соображала, кроме одного: он здесь!!! Убийца – в моей квартире!!!