– Доктор! – заорала я. – Доктор!
Я принялась звонить, вдавив до побеления палец в кнопочку вызова. Примчалась обеспокоенная медсестра. Увидев этот фарфорово-кукольный, ничего не выражающий взгляд серо-голубых глаз, она почти подпрыгнула и помчалась звать врача. Через пять минут в палате Шерил собралась медицинская толпа, которая оживленно окружила кровать Шерил, вглядывалась в ее глаза, водила руками в фокусе ее предполагаемого зрения, щупала пульс и радовалась так, что я чуть не расплакалась от умиления. С комом в горле я стояла позади всех, спрашивая себя, отчего это совсем чужие люди так счастливы признакам возвращения Шерил и отчего это у нас близкие люди так часто равнодушны к страданиям и смерти…
– Пойдите сюда, Оля, – вывела меня за руку врачиха, опекавшая Шерил, – поговорите с ней. Она, видимо, реагирует только на ваш голос.
Я подошла к постели. Врачиха глянула на меня, и вдруг глаза ее широко раскрылись.
– Как вы похожи! Вы знаете, что вы похожи? Погодите, вы не сестры, случаем?
– Сестры, – сказала я.
Я понимала, что сейчас она начнет терзаться вопросами, как и отчего, и почему я ничего не сказала при поступлении в больницу, а назвалась подругой… Но, очевидно вспомнив, что вокруг нас толчется полиция, и что мы попали в больницу после взрыва, и что одна из медсестер была отравлена вместо меня, она решила не соваться со своими вопросами.
Что ж, тем лучше.
– Поговорите с вашей сестрой, – сказала врач, занимая наблюдательную позицию.
– Шерил…
Как и о чем должна я говорить при таком собрании народа?
– Ги и Джонатан передают тебе привет.
Никакой реакции. Попробуем зайти с другой стороны.
– Я была у Жюстин, у твоей… у нашей тети, – поправилась я: приходилось думать об окружающих меня людях – не может же быть, чтобы у одной из сестер была тетя, а у другой нет? – Жюстин очень обеспокоена твоим состоянием. Она мне рассказала о Вирджини и Робине. Оказывается, Вирджини привезла ребенка из Москвы! Маленькую девочку, блондиночку, москвичку…
Глазные яблоки поплыли куда-то влево.
– Стоп! – крикнула врач. Я замолкла, она напряженно следила за Шерил. – Еще что-нибудь скажите, – распорядилась она.
– И еще Жюстин просила меня тебя поцеловать.
Я наклонилась и поцеловала Шерил.
Ее глаза закрылись. «Спящая красавица» наоборот.
Позади толпы белых халатов я увидела обеспокоенные лица Джонатана и Ги.
– Она глаза открыла! – крикнула я им через головы.
Врач обернулась:
– Я вас поздравляю. Это очень серьезный прогресс. Но сейчас нужно ее оставить в покое. Ни в коем случае нельзя перегружать ее нервную систему, она и так слишком хрупка и нестабильна. Вы, должно быть, сказали вашей сестре что-то очень важное?
Я почувствовала, что врачиха умирает от желания узнать, что такого суперважного содержалось в моих словах о некой Вирджини, привезшей ребенка из Москвы. Но она, конечно, не спросила, а я, конечно, не сказала.
– Мы уходим, – ответила ей я.
Было решено перекусить, и мы втроем отправились в ближайшее кафе. Я развеселилась от мысли, что у Шерил намечается прогресс, и начала уже мечтать о дне, когда сознание вернется к ней и мы снова будем вместе. Я повезу ее в Москву и познакомлю с мамой! Даже если мама – не наша мама, все равно, она будет счастлива принять Шерил. После того, конечно, как она переживет шок от такой новости…
На радостях у меня проснулся аппетит, и я заказала себе еду по полной программе: салат из свежих овощей, говяжью вырезку, мороженое и кофе. Ги болтал весь обед о политике, Джонатан иногда спорил с ним, хотя и не очень охотно, я вообще их не слушала, предаваясь радостным мыслям о выздоровлении Шерил. И только когда я хотела расплатиться и достала свою карточку – мои кавалеры меня остановили и вызвались заплатить, но я все же достала свою карточку, посмотрела на нее и снова подумала: деньги у меня не кончаются. На мой счет идут постоянные поступления. Какой же глупостью было предположить, что с Игорем что-то случилось!
– Ну что, поехали ко мне, посмотрим кассету?
Это, конечно, Ги выступил. Джонатан метнул на меня вопросительный взгляд.
– Или, хотите, в дискотеку завернемся сегодня?
На самом деле я больше всего хотела поговорить с Джонатаном, обсудить все, что случилось за эти дни, надеясь, что разговор внесет в мою голову ясность. Но я так устала от двусмысленности наших отношений, от непонятности моих собственных чувств, что я уже была не способна к какому бы то ни было общению.
– Пошли, – сказала я.
– Я не люблю дискотеки, – с вызовом заявил Джонатан.
– А я обожаю! – с не меньшим вызовом ответила я.
Джонатан пожал плечами и встал.
– Желаю приятно провести вечер, – обронил он, направляясь к выходу. Я проводила его взглядом. Так и не обернувшись, он исчез в надвинувшихся сумерках.
Неожиданно для меня самой оказалось, что мне совершенно не хочется танцевать. Протрясясь вместе с Ги несколько танцев, я отправилась в бар и просидела там весь остаток ночи, глядя на танцующего Ги, который, казалось, был рожден вместе с музыкой. Девочки глазели на него и пританцовывали вокруг, Ги встряхивал черными волосами, его глаза отражали вспышки лазеров, тело жило ритмами. Иногда он махал мне рукой, зазывая на площадку, но я упрямо сидела за столиком и пила коктейль за коктейлем, медленно пьянея и вспоминая, как Игорь меня увез от Вадика в ресторан и отпаивал чаем… Никто, как он, не умеет угадать настроения и желания! Никто, как он, не умеет их выполнить красиво и ненавязчиво; никто, как он, не умеет окружить женщину нежностью и необременительной заботой… Никто, как он, не умеет любить!
Я разревелась. В грохоте ритмов и вспышках света никто этого не заметил. Тем лучше. Никому нет дела до меня. Игорь пропал. Джонатан демонстрирует свой характер. Я одинока и никому не нужна.
Все меня бросили.
Все меня предали.
Я была пьяна.
Глава 4
ИГРА СО СМЕРТЬЮ 2: ОБОЗНАТУШКИ-ПЕРЕПРЯТУШКИ
Домой я приплелась под утро, совершенно разбитая, и, едва раздевшись, плюхнулась в постель.
Проснулась далеко за полдень с чудовищной головной болью. Проглотив две таблетки аспирина, я забралась в ванну.
Головная боль постепенно затихла, горячая вода расслабила, и я начала снова засыпать. В полудреме всплыло: Джонатан моет меня. Сосредоточенный взгляд его светлых, в ободе чернейших ресниц глаз скользит по моему телу. Кажется, без всякого выражения… Но откуда взялось тогда, наполнило электричеством самый пар в ванной то эротическое напряжение, которое так пронзило меня? Загадка… Влюблена ли я в него? Люблю ли я Игоря? И вообще, что такое любовь? Я знаю точно, что я люблю мою маму. Я знаю точно, что я люблю Шерил. Это две разных любви, но обе очень сильны. В любви к мужчине есть еще и эротика, сексуальное напряжение, которое добавляется к любви человеческой, эмоциональной, сердечной… Но если попробовать убрать эту сторону, что останется? Не знаю. Игорь так нежен, так заботлив, так чуток… Мне с ним хорошо. Я его люблю за то, что мне с ним хорошо? За все то, что он мне дает? Корысть? Любила бы я его, если бы он мне всего этого не давал?