Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914-1917). 1916 год. Сверхнапряжение - читать онлайн книгу. Автор: Олег Айрапетов cтр.№ 90

В несколько сложной ситуации оказался недавно хваливший Протопопова Родзянко. Правда, вскоре он нашел из нее вполне оригинальный выход. Председатель Думы начал убеждать, что его неправильно поняли, так как он рекомендовал Протопопова на пост министра торговли59. Но даже если эти слова Родзянко правдивы, то возникает вопрос, как он мог рекомендовать безумного и безответственного (как оказалось сразу же после назначения Протопопова) человека занять и такой пост в правительстве? Впрочем, как всегда, противоречия не очень волновали ни критиков власти, ни их аудиторию. Император был возмущен. Когда Шавельский попытался в разговоре с ним повторить обвинения нового министра в сумасшествии, он ответил: «Я об этом слышал. С какого же времени Протопопов стал сумасшедшим? С того, как я его назначил министром? Ведь в Государственную думу выбирал его не я, а губерния. В губернские симбирские предводители дворянства его избрало симбирское дворянство; товарищем председателя Думы, а затем председателем посылавшейся в Лондон комиссии его избрала Дума. Тогда он не был сумасшедшим? А как только я выбрал Протопопова, все закричали, что он с ума сошел»60.

Впрочем, думцы имели основания для подобной бдительной непримиримости. Протопопов считал самым опасным для стабильности положения в стране продовольственный вопрос и имел собственный взгляд на его решение. Он хотел вернуть под власть губернаторов деятельность земств и ввести в зернопроизводящих губерниях продовольственную разверстку61. Закупку, прием, хранение и отправку хлеба проводили бы уездные земства на средства, выделяемые Министерством внутренних дел, под контролем губернских властей. Часть урожая в губерниях, где он превышал местные потребности, должна была сдаваться по фиксированным ценам, остальное могло поступать в продажу по свободной цене62. «Я хотел поручить продовольственное дело в губерниях земствам еще и потому, – отмечал весной 1917 г. сам автор программы, – что эта серьезная работа отвлекла бы земских деятелей от политики. Я был противником объединения земств в союз. Находил, что Земский союз и Союз городов захватили слишком много власти, оставив правительству второстепенную роль, и ведут агитацию, направленную против правительства»63.

Негативно смотрел Протопопов и на рабочие группы при военно-промышленных комитетах. Он поддержал составленный еще при Хвостове план осуществления надзора над ними64 и 8 (21) октября 1916 г. сложил с себя полномочия члена ЦВПК65. Сам он и после революции не скрывал этого: «Я считал опасным введение рабочих секций в состав центрального комитета и военно-промышленных комитетов, образованных на местах. Я видел в этом организацию рабочих по всей России, центральный орган которой находится в Петрограде. Я находил эту организацию повторением организации Хрусталева-“Носаря” в 1905 г.»66. Первые действия Протопопова на посту главы МВД также не могли прийтись по вкусу руководителям «Прогрессивного блока». 11 (24) октября 1916 г. из заключения в Петропавловской крепости под домашний арест был переведен Сухомлинов67. Особых протестов это не вызвало – думские политики сосредоточились на другой цели – предателем теперь становился Штюрмер, благо он носил подозрительно немецкую фамилию. И уж, конечно, предателем для Думы был Протопопов, тем более что своих бывших коллег по Думе новый министр не боялся и считал, что дальше разговоров они пойти не в состоянии68. Приход Протопопова в МВД совпал с окончанием еще одной грязной истории.

Могилевскому губернатору А. И. Пильцу и О. Г Шавельскому удалось уговорить Алексеева и Воейкова назначить расследование по делам Д. Л. Рубинштейна и И. П. Мануса, которых они подозревали в организации разорительных для государства сделок69. Алексеев испросил высочайшее соизволение предоставить ему право проводить расследования не только в районах, прилегающих к фронту, но и в глубоком тылу, где действовали учреждения, подчиненные гражданским властям70. Расследование поручили генерал-майору Н. С. Батюшину, состоявшему при штабе Северного фронта и пользовавшемуся доверием наштаверха. Батюшин был ближайшим сотрудником генерала Бонч-Бруевича, постоянного alter ego генерала Рузского. Именно ему принадлежала идея расширения круга деятельности военной контрразведки. Бывший командир корпуса жандармов, а в это время генерал-губернатор Прибалтийских губерний, он оценивал реализацию этих идей весьма негативно: «Но хуже всего было то, что контрразведка выходила далеко за пределы своих функций, вмешиваясь в борьбу со спекуляцией и дороговизной, а также в политическую пропаганду и даже рабочее движение»71.

Деятельность энергичного и бдительного Бонч-Бруевича, назначенного еще в апреле 1915 г. начальником штаба 6-й армии, быстро превратилась в некий вариант террора. Это стало уже настолько очевидным, что Николай II на одном из прошений о реабилитации арестованных в ноябре 1915 г. написал: «Если оба просителя арестованы по приказанию Бонч-Бруевича – предписываю их немедленно освободить и вернуть к месту службы»72. Все это Бонч-Бруевич обычно объяснял интригами немцев и местью за его вклад в «дело Мясоедова», теперь с подачи Ставки он снова получил возможность развернуться, тем более что направление для следствия снова было указано довольно прозрачно. «Пильц надеялся, – вспоминал Шавельский, – что Батюшину удастся документально установить виновность не только Рубинштейна и Мануса, но и Распутина»73.

Пильца в этом полностью поддерживал и генерал Пустовойтенко. Не может не изумлять и то, что такие серьезные обвинения, включавшие в себя и подозрения в шпионаже, фактически основывались только на слухах о непристойном поведении Распутина, а лица, облеченные государственной властью, еще до начала следствия по делу известных спекулянтов не скрывают, что чуть ли не основной целью этого следствия является дискредитация близкого императору лица. Обвинение, на мой взгляд, небезопасное во время войны. В начале 1916 г., по мнению Лемке, начинается и постепенное разочарование Алексеева в императоре74. Следствию так и не удалось документально установить факты осуществления финансовых операций при помощи Распутина, Рубинштейн был заключен в тюрьму, а слухи остались75. Этим арестом дело не ограничилось. Кроме Рубинштейна, подвергнутого пятимесячному заключению, был арестован целый ряд фабрикантов и банкиров, связанных с мукомольной и сахарной промышленностью76.

В связи с падением курса рубля и невозможностью экспорта в условиях блокады было принято решение организовать массовые поставки сахара в Персию. Это привело к частичному реэкспорту этого продукта через неконтролируемую зону в Турцию и Германию, между тем курс рубля продолжал неизменно снижаться77. Этим делом также начала заниматься комиссия Батюшина, в составе которой, по словам Лукомского, были не только опытные специалисты, но и «очень вредные элементы»78. В результате работы этой комиссии положение сахарной промышленности, и без того осложнившееся ввиду напряженных военных перевозок в малороссийских губерниях, лишь ухудшилось. Это вызвало кризис в снабжении тыла и фронта сахаром, правда, вскоре он был преодолен.

П. Г. Курлов вспоминал о том, как проходила следственная работа Батюшина: «Деятельность его превратилась в белый террор, так как он арестовывал самых разнообразных людей, даже директоров банков. Добиться от него мотивов таких арестов было невозможно даже министру внутренних дел, как это было в деле банкиров Рубинштейна, Доброго и др., которые просидели в тюрьме пять месяцев совершенно без всякого основания. Генерал Батюшин считал уместным вмешиваться даже в рабочий вопрос, посылал своих подчиненных для переговоров с рабочими и этим совершенно парализовал труды органов Министерства внутренних дел, в результате чего получились стачки и забастовки рабочих»79. Массовые аресты имели еще одно последствие. Штаб фронта постоянно посещали родственники арестованных или задержанных с просьбами об освобождении, смягчении их участи и т. п.80