День народного единства. Преодоление смуты - читать онлайн книгу. Автор: Валерий Шамбаров cтр.№ 35

Гонсевский встревожился. От москвичей потребовали в 24 часа под страхом смерти сдать оружие. Ввели комендантский час, ночью по улицам ездили патрули, на месте рубя нарушителей. Польские солдаты врывались с обысками в «подозрительные» дома. На окраинах выставили заставы — у кого находили оружие, тащили к проруби и топили. Было перехвачено одно из воззваний патриарха, которое вез дворянин Чертов. Его казнили, а Гермогена заточили в келью Чудова монастыря, лишив бумаги и чернил. Но гонцы все равно пробирались к нему, увозили его призывы на словах. Начали рассылать свои воззвания и архимандрит Троице-Сергиева монастыря Дионисий, и келарь Палицын. Освободительное движение ширилось. Отряды возникали в Суздале, Ярославле, Владимире, Нижнем Новгороде, Казани, Вятке, Вологде, Костроме.

Поддержали и Новгород с Псковом, хотя у них своих проблем хватало. Новгородцы осадили шведов в Ладоге и вынудили оставить крепость. Бои шли под Орешком. Шведы бомбардировали, атаковали его, а взять все же не смогли и отступили. К весне положение ухудшилось. Взять Карелу шведское войско Андрю тоже никак не могло, но из-за боев и эпидемий из 2 тыс. гарнизона осталось лишь 100 человек. Воевода Пушкин вступил в переговоры и выговорил почетные условия сдачи, остаткам бойцов и горожан позволили уйти со всем имуществом. На Псковщину в это время из Ливонии вторглось войско гетмана Ходкевича. Осадило Печорский монастырь, отряды поляков разошлись, опустошая окрестности. А вдобавок объявился новый «вор» — Лжедмитрий III, расстрига Матюшка Веревкин. Псковичи и новгородцы его не признали, но он угнездился в Ивангороде, где гарнизон казаков провозгласил его «царем».

В марте отряды земского ополчения с разных сторон двинулись к Москве. От Рязани — Ляпунов, осадивший Коломну. От Тулы шел Заруцкий. От Суздаля — Просовецкий и Измайлов, от Мурома — Репнин, их задержали на Владимирской дороге бои с правительственным отрядом Куракина. Москва и в то время была огромным городом. Современники-иностранцы указывали, что она «намного больше Лондона с предместьями», «больше Рима и Флоренции». Численность населения составляла 200–300 тыс., некоторые приводили цифру 700 тыс. Москва состояла из пяти частей. В центре — мощная крепость Кремль, к нему примыкал торговый Китай-город, тоже опоясанный стеной. С запада, севера и востока Кремль и Китай-город окружал Белый город, также укрепленный. Еще одним внешним кольцом раскинулся Земляной город, а с юга, в излучине Москвы-реки, — Замоскворечье, их окружала деревоземляная стена. Дополнительным поясом обороны служили расположенные вокруг города укрепленные монастыри: Андроньев, Симонов, Николо-Угрешский, Девичий.

Гонсевский начал готовиться к боям. Опасаясь бунта в столице, орудия с внешних стен, Белого и Земляного города стали перевозить и устанавливать на стенах Кремля и Китайгорода, чтобы держать под обстрелом саму Москву. Пикеты поляков разгоняли все сборища москвичей, были убитые. Но наступало Вербное воскресенье. По традиции в этот праздник устраивалось торжественное шествие, патриарх выезжал на «осляти» — специально подобранной смирной лошади, которую вел под уздцы сам царь, и посмотреть съезжались люди со всех окрестностей. Поляки были в затруднении, боясь и праздничных толп народа, но боясь и запретить праздник, чтобы не спровоцировать восстание. Все же разрешили. Вместо «царя Владислава» вел «ослята» боярин Гундуров. Это был последний выезд Гермогена на люди, как бы предваривший мученичество самого патриарха. И для Москвы Страстная неделя стала таковой в прямом смысле.

Происходили стычки и ссоры с поляками, которые сперва удавалось сдерживать. А во вторник, 19 марта, грянуло. Оккупанты стали бесцеремонно хватать извозчиков, чтобы тащили на стены пушки. Те начали отбиваться, им на помощь кинулись свои. Поляки взялись за оружие, полилась кровь. Прибежавший Гонсевский бросил на безоружный люд наемников Маржерета. Как писал поляк Стадницкий, «они рассекали, рубили, кололи всех без различия пола и возраста» — и сами были в крови с ног до головы, «как мясники». В Китай-городе было перебито 7 тыс. человек. Толпы в панике выплеснулись в Белый город. Преследуя их, шли убийцы.

Но в Белом городе народ принялся строить баррикады, вооружаться чем попало. Среди гостей, стекавшихся на Вербное воскресенье, в город для подготовки восстания уже проникли представители земского ополчения. Среди них был Дмитрий Пожарский, возглавивший сопротивление на Лубянке. Собрав народ, он соорудил острожек. Сюда принесли чудотворную Гребневскую икону Пресвятой Богородицы, с близлежащего Пушечного двора привезли легкие орудия, врага встретили огнем. На Кулишках и возле Ильиных ворот москвичей возглавил Иван Бутурлин, в Замоскворечье — Иван Колтовский. Поляки, неся потери, стали отходить. И, как докладывал королю Гонсевский, «видя, что исход битвы сомнителен, я велел поджечь Замоскворечье и Белый город в нескольких пунктах». Каратели продвигались следом за огнем, спасающиеся толпы москвичей расстреливали из пушек и мушкетов. На Кулишках сопротивление было сломлено. Но на Лубянке Пожарский отбросил поджигателей контратакой и загнал в Китай-город. Заодно Гонсевский расправлялся с политическими противниками, был зверски убит находившийся под арестом Андрей Голицын.

В этот день выгорела небольшая часть Москвы, а к Замоскворечью уже подходили авангарды ополчения — отряды Ивана и Федора Плещеевых. И оккупанты решили сжечь весь город, чтобы осаждающие не смогли воспользоваться его домами и ресурсами. Впрочем, из того, что пушки перевозились в две центральные крепости, видно, что такой план существовал и раньше. На рассвете у ворот Китай-города затеяли «переговоры», отвлекая москвичей, а тем временем роты наемников по льду Москвы-реки вышли им в тыл и стали поджигать западные кварталы и Замоскворечье. Погода выдалась ветреная, что облегчило операцию. Русским отрядам, попавшим в огненный ад, пришлось отступать. В полдень с башен Кремля заметили, что к полякам идет из Смоленска полк Струся. Он отвлек на себя часть повстанцев, его остановили. Но Гонсевский нанес встречный удар, его солдаты пробились до стены Земляного города и подожгли ее. Со стен пожар перекинулся на жилые кварталы, и конница Струся прорвалась к своим. Устранив угрозу с запада и юга, поляки сконцентрировали силы против острожка на Лубянке, Большинство его защитников погибли. Пожарский был тяжело ранен в голову, и верные слуги увезли его.

На четвертый день целой еще оставалась примерно треть города. А с востока показались отряды Просовецкого, Измайлова и Репнина. Земская рать подходила в Москву разрозненно, что сыграло на руку Гонсевскому. Он выслал команды факельщиков дожигать кварталы и со всеми наличными силами ударил на ополченцев. Разбил и отбросил, захватив пушки и обоз, но по другим дорогам стягивались новые отряды, и поляки вернулись под защиту крепостных стен. Сожжение Москвы сопровождалось жуткими грабежами. Обдирали в храмах драгоценные оклады икон, ломали раки чудотворцев, даже в оставшемся у врага Китай-городе погромили лавки. Наемник Буссов хвастал, что солдаты захватили «огромную и превосходную добычу золотом, серебром, драгоценными камнями». Перепивались, жемчужинами заряжали ружья и ради забавы палили в прохожих.

А Москва, кроме центра, погибла. Архиепископ Арсений Елассонский, поставленный Гонсевским вместо Гермогена, вспоминал: «И когда пылали дома и церкви, то одни солдаты убивали народ, а другие грабили дома и церкви… Народ же всей Москвы, богатые и бедные, мужчины и женщины, юноши и старики, мальчики и девочки бежали не только от страха перед солдатами, но более всего от огненного пламени; одни по причине своей поспешности бежали нагими, другие босыми, и особенно при холодной погоде, бежали толпами, как овцы, бегущие от волков. Великий народ, многочисленный, как песок морской, умирал в бесчисленном количестве от холодов, от голода на улицах, в рощах и полях без всякого призрения, непогребенные…» Число погибших Арсений оценивает в 300 тыс., Стадницкий в 150 тыс.