Триада: Кружение. Врачебница. Детский сад - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Чепкасов cтр.№ 52

– Круто! – оценил Миша. – Нет, это не скальпель.

– А это, случайно, не хлебобулочное изделие? – спросил Степа.

– На «эс»?!

– Да. Если не знаешь – букву.

– Погоди… И что это за изделие?

– Сайка.

– Согласен. «У».

– Су…? – спросил альбинос весьма удивленно, словно желая удивленностью подсказать что-то…

– Су, – подтвердил Миша и подумал, что Степа догадлив и что слово лучше заменить на более длинное и нейтральное, например, на «сударыню», подумал, что игру портить не стоит, что игра хорошая и Света молодец, что принесла ее, да и вообще не такая уж она…

– А это, случайно, не устаревшее обращение к женщине? – спросила Света.

– Да, – изумленно согласился Миша. – Это «сударыня». Как ты догадалась?

– Случайно, – сказала обрадованная девушка. – Обычно играют дольше. Теперь я загадываю.

Играли до дискотеки, и вечер, темноликий луноглазый эфиоп под сумеречной вуалью, пришедший-таки и отобравший книжки, ракетки и карты, не был властен над их игрой, к которой чуть позже присоединилась и Степина Лена. Когда загрохотала дискотека, объявились и тощий Олег с толстощекой Ириной, сначала игравшие в бадминтон, а затем где-то уединенно пропадавшие. Все отправились танцевать.

Словно загипнотизированные ритмом ударников, студенты стягивались к длинному одноэтажному зданию, над одной из дверей которого было начертано «Столовая», а над другой – «Клуб». В клубе, где вспыхивала и гасла цветомузыка, где надрывались две большие колонки, стовшие на сцене, и где сидел за пультом ди-джей в наушниках, снисходительно взиравший на танцующих, – было интересно. Самым интересным для постороннего наблюдателя могло показаться то, что студенты отнюдь не танцевали, а сидели вдоль стен, улыбчиво, печально или озлобленно глядя на юных танцовщиц. Дети плясали с явным наслаждением, умилительно и не без изящества – всё-таки гимнастки, однако взрослые дяди и тети были вынуждены страдать, сидя под музыку.

Наконец несколько девушек (четыре, кажется, – нет, уже пять, шесть, семь…) не вытерпели, поднялись с мест, встали в кружок и принялись танцевать. Табу было нарушено, и вскоре гимнасток затерли и вытеснили – началась взрослая дискотека с прерывистым, вспыхивающе-подмигивающим и таким понятным телесным разговором. Времени на дискотеку оставалось мало, совсем мало, и студенты танцевали с тем же предпотопным торопливым весельем, с каким они играли до прихода вечера.

Медленных танцев, кратко называемых медляками, было всего два, но во время первого из них Света, так гибко и откровенно танцевавшая быстрые композиции, куда-то исчезла, и Мише пришлось сидеть на лавочке, как сидел этот рыбачок. Зато на второй танец, завершавший дискотеку (Гена, услышав об этом, пошел домой), – на второй медленный танец Миша Свету пригласил. Во время медляка Миша размышлял о словах Шарля Бодлера, сказавшего, что «соитие – поэзия простолюдинов», и соглашался, что настоящая поэзия, творчество – неизмеримо выше, выше, еще выше… А Света танцевала старательно, используя маленькие женские хитрости, способные заставить любого мужчину возжелать продолжения танца, и если о чем-то и думала, то явно не о Бодлере.

После медляка Миша на минутку оставил Свету, поспешно подошел к Грише, что-то сказал ему, дождался ответа, кивнул и торопливо вернулся к девушке. По заверению ди-джея, танец был последним, но студенты просили, требовали, возмущались, указывая на часы, и польщенный распорядитель бала сдался.

– По многочисленным просьбам трудящихся, – благодушно произнес он, – нашу дискотеку завершает зажигательная…

Но Миша и Света уже не слушали: счастливый девичий визг и последующий быстрый хит рвали сосновую ночную тишь где-то за их спинами и всё удалялись, удалялись, становились тише пульса…

– Ну, ты погоди, ты послушай, бежать-то зачем? Не успеем, что ли?

– Я и так неделю потерял…

– Ой, а у вас окно светится.

– Светится… Это у рыбачка – принесло его…

– Слушай…

– Да ладно тебе – пусть крючки привязывает… Потише тут… Вот здесь я и живу.

– А с ке-эм?

– С Гришей.

– А если он…

– Ничего, погуляет, я предупредил. Вот и на крючок закрыл… Светка…

– А кровати – с сеткой, на весь лагерь будет… Твоя какая?

– Нам сюда, я свихнусь с тобой…

– А он ведь прямо за стенкой?.. Погоди… Да погоди же…

– Что?

– Ему же всё слышно…

– Ну и хрен с ним! Пусть…

Следующее слово Миша шепнул Свете на ухо, и она расхохоталась, а Гена, до этого невидяще смотревший в книгу, положил томик вверх переплетом и заткнул уши пальцами.

* * *

Утро понедельника было обычным: зеленая стена со знакомыми пупырышками краски и несколькими встывшими волосками от малярной кисти; затем – белый потолок (если смотреть долго, то потекут слезы); потом – скрипкий хруст кроватной сетки и заоконные долгие рыже-зеленые сосны на фоне пронзительно-синего неба. После было поспешное облачение в холодную одежду, радостные утренние молитвы, прихорашивание постели, поход к умывальне, восхищенный взгляд на лужок, с которого еще не сошла роса: чуть ближе – сияюще-бриллиантовая, а чуть дальше – матово-снежная. К зуболомно-ледяной воде, вяло льющейся из крана, Гена Валерьев успел притерпеться, теперь она только бодрила, и вот – юноша уже возвращается в зеленый домик, помахивая пакетиком с умывальными принадлежностями.

– Доброе утро, Гена!

– Доброе утро, Степа.

– Как водичка?

– Бр-р!

– Понятно. На рыбалку идешь сегодня?

– Да, надо еще червей накопать.

«Надо накопать, – мысленно повторил Гена, снимая с пожарного щита красночеренковую штыковую лопату, – а до завтрака полчаса». И он пошел на зады лагеря, обращенные к деревне: там, за крапивными зарослями и кучами мусора, было грязное русло высохшей речушки. Добравшись до места и стараясь не ступить в грязь, юноша стал копать жирную черную землю, разламывать земляные комья, издырявленные червячьими ходами, выбирать крупных и средних, ленивых и юрких червей и складывать их в белую баночку из-под зубного порошка. Кровожадные комариные эскадрильи с отчаянным жужжанием атаковали копаря, а тот стряхивал, сдувал и давил вампирок, но силы были явно неравными, и Валерьев воскликнул: «Хватит!» – подразумевая то ли оптимальное количество червей, то ли предел человеческого терпения, после чего сыпанул в коробочку немного земли, закрыл крышкой и с лопатой наперевес спешно ретировался. В тот момент, когда он с наслаждением мыл грязные искусанные руки, позвали завтракать.

Молчаливые и неизменные, словно этот сушеный цветочный веник в центре стола, Олег и Ирина уже приступили к еде. Гена пожелал им доброго утра и приятного аппетита, на что получил не менее вежливые ответы. Завтрак был, как всегда, вкусен, и Валерьев, предварительно мысленно помолившись, оголодало расправился с ним. Юноша ел торопливо не только из-за голода: он поминутно смотрел на часы и чувствовал себя стрелой, упершейся в натянутую тетиву лука и готовой ринуться к цели, а пока лишь предвкушающей сладостный пронзительный полет. Еще Гена представлял себя рыбой, голодной рыбой, на которую на утренней зорьке напал жор и которая жадно хватает всё, что ни попадя – прикормку, наживку на крючке, крючок без наживки… А утренняя зорька уже отцветала, а цель всё удалялась, так что стрела могла и не долететь до нее… Гена вскочил со стула, отнес к мойке опустевшую тарелку и стакан, попутно читая благодарственную молитву, и рванул на рыбалку.