Мой отец нарком Берия - читать онлайн книгу. Автор: Серго Берия cтр.№ 79

Много лет спустя я прочел, как Андрей Дмитриевич вспоминал о встрече с моим отцом. «Только после того я испугался, – писал Сахаров, – и понял, с кем имел дело». Чисто по-человечески читать все это неприятно. И вот почему. Как раз отец, которого он якобы боялся, относился к нему с большой симпатией. Сахаров сам ведь вспоминал, как мой отец предложил ему обращаться в случае необходимости.

Отец отлично знал об отношении маститых ученых к Сахарову. Он имел полную информацию об этом студенте, явно талантливом молодом человеке, который выдвигает собственные оригинальные концепции. И если на большинство талантливых ребят он имел списки, какие-то материалы, то на Сахарова имел, как я говорил, довольно подробный материал. Знаю я это и от Ванникова, и от Махнева, члена Комитета, генерала, помощника отца, ведавшего делопроизводством. Так вот, они вспоминали, как произошло знакомство моего отца с Сахаровым. Заинтересовавшись «ершистым» студентом, отец пригласил его на беседу. Разговор был откровенный.

– Как думаете, почему наши ученые не воспринимают ваши идеи? – спросил отец.

Сахаров откровенно рассказал, что думает по этому поводу.

Независимость, неординарность мышления отцу импонировали всегда. Он пригласил молодых расчетчиков-теоретиков и попросил ознакомиться с теми идеями, которые с жаром отстаивал университетский студент. Мнение их было единодушным:

– Лаврентий Павлович, он ведь только студент, но почти готовый ученый.

– Тогда так, – сказал отец. – Помогите ему. Пусть заканчивает учебу, свои расчеты и забирайте его к себе. Пусть занимается вашей темой.

И довольно быстро, попав в группу расчетчиков-теоретиков, людей довольно молодых, Сахаров ее и возглавил. Непосредственного отношения к конструированию бомбы, получению необходимых материалов он как физик-теоретик не имел, но его расчеты были тогда использованы. Те самые, что он начинал делать еще студентом. Во всяком случае, в основу его работы были положены именно они. Выдающийся ученый, и жаль, конечно, что свой потенциал он не реализовал в полной мере…

Органам Сахаров был известен давно, и желание расправиться с ним тоже было. Андрей Дмитриевич был из тех людей, которые не скрывают свои мысли, просто не умеют скрывать. Конечно, он не выражал свои взгляды столь откровенно и тем образом, как это было потом, но органам хватало и того, что было. Оснований по меркам того времени для «привлечения» парня было предостаточно. Если сказать прямо, мешал мой отец. Только это их и сдерживало. Самое ужасное, что инакомыслие у нас всегда рассматривалось как уголовное деяние против государства. И тогда, и позднее. Какая разница, или тебя в камеру тюрьмы НКВД засунут, или в психбольницу, как это было еще не так давно?

Я уже говорил, что отец всячески поощрял мое увлечение техникой. По его же совету я начал заниматься радиолюбительством. С него и началось мое знакомство с радиолабораторией НКВД. Впрочем, название было довольно условным – в этой лаборатории работали экспертные группы по самым разным направлениям. Один из специалистов, помогавших мне овладеть радиотехникой, помню, знакомил меня с радиостанциями для разведчиков, созданными нашими конструкторами, немцами, англичанами. Можете представить интерес мальчишки… Очень заинтересовала меня и группа людей, находившихся даже в этой закрытой лаборатории на особом режиме. К ним никого не подпускали, и довольно продолжительное время свое любопытство я удовлетворить не мог. Каково же было мое разочарование, когда я узнал, что это «всего лишь» засекреченные физики, которые анализируют какие-то материалы, поступающие из-за границы. Меня это нисколько не удивило, потому что подобных групп было немало. Работали они по разным направлениям, давая экспертные оценки тем или иным материалам.

Чем занимаются физики, я, естественно, не знал, что вполне понятно, но кое-какие их разговоры в лаборатории слышать тогда приходилось. Запомнилось, как эти люди обсуждали между собой новое сверхоружие, которое появится в самое ближайшее время. Как я понял тогда, речь шла о создании бомбы чудовищной разрушительной силы, но не у нас, а за рубежом. Высказывались опасения, что новое сверхоружие может получить Гитлер.

В том, что война с Германией будет, сомнений ни у кого не было. Об этом я слышал постоянно. Конечно, кроме любопытства, ничего другого разговоры о бомбе, которую можно сделать, у меня не вызвали. Отложилось в памяти и то, что немцы могут стать обладателями страшного оружия. Никаких подробностей создания бомбы за рубежом я тогда не знал.

Сегодня, спустя много лет, я вспоминаю все эти разговоры в лаборатории, встречи с «технарями», работавшими в НКВД, и думаю: а ведь мало кто знает, что даже тогда, в тридцатые, Народный Комиссариат внутренних дел не был чисто карательной организацией. Специалисты высочайшей квалификации занимались здесь всей группой вопросов, так или иначе связанных и с военной техникой, да и не только с военной. Соответствующие службы НКВД интересовали транспорт, авиация, промышленность, экономика – словом, абсолютно все, что было необходимо для оценки стратегических возможностей нападения на СССР той или иной державы. Этой оценкой в широком смысле наша разведка и занималась. Были люди, и легалы, и нелегалы, которые добывали за границей соответствующую информацию, но был и целый аппарат в системе НКВД, который обрабатывал поступающие материалы. Потому что без аналитического разбора все донесения разведки – всего лишь ворох бумаг. Разведчик может сообщить, например, дату нападения, но когда его информация связана с техникой, экономикой, научными разработками, это требует дальнейшей колоссальной по объему работы. Так было и тогда, в конце тридцатых, в сороковые, так и теперь. Не случайно ведь российскую разведслужбу возглавил Примаков. Я не собираюсь оценивать его деятельность и привожу этот факт всего лишь как пример, но пример показательный. Примаков – ученый, аналитик.

Тогда подобные назначения проходили менее помпезно, но принцип был тот же: в разведке должны работать аналитики. В истории атомной бомбы, которая, надеюсь, будет когда-нибудь написана, следовало бы сказать и о них. Имею в виду настоящую историю, а не ту, что мы имели вчера, да и сегодня, к сожалению, мало что изменилось.

Не так давно, правда, заговорил академик Юлий Харитон. Он, в частности, пишет, что задолго до получения какой-либо информации от наших разведчиков сотрудниками Института химической физики (ИХФ) Я. Зельдовичем и самим Харитоном был проведен ряд расчетов по разветвленной цепной реакции деления урана в реакторе как регулируемой управляемой системе. В качестве замедлителей нейтронов уже тогда эти ученые предлагали использовать тяжелую воду и углерод. В те же предвоенные годы, рассказывает уважаемый академик, Г. Флеровым и Л. Русиновым экспериментально были получены важные результаты по определению ключевого параметра цепной реакции – числа вторичных нейтронов, возникающих при делении ядер урана нейтронами.

Тогда же Г. Флеров и К. Петржак открыли самопроизвольное, без облучения нейтронами, деление урана.

Академик Харитон напоминает и о других научных заслугах советских ученых – вместе с Я. Зельдовичем еще до войны он выяснил условия возникновения ядерного взрыва, получил оценки его колоссальной разрушительной силы, а уже в 1941 году с участием И. Гуревича была уточнена критическая масса урана-235 и получено, по словам самого академика, ее весьма правдоподобное, но из-за приближенного знания ядерных констант неточное значение…