Владимир Ленин. На грани возможного - читать онлайн книгу. Автор: Владлен Логинов cтр.№ 98

Из Разлива пора было уходить. Весь июль бульварная пресса писала о том, что Ленин – то ли на аэроплане, то ли на подводной лодке – удрал в Германию и теперь «гоняет чаи с кайзером в Берлине». Зацепок у контрразведки не было. Но в заметке, которую «Речь» опубликовала 28 июля о съезде большевиков, зацепки появились. «Сильное впечатление на съезде, – писала газета, – вызвало сообщение, что Ленин и Зиновьев, вопреки сообщению газет, за границу не выезжали и находятся в России в постоянном контакте с ЦК фракции большевиков», что свои статьи Ленин печатает в «Рабочем и Солдате», то есть находится где-то рядом с Питером. Даже в нелепейших слухах и то стали называть места весьма близкие. То говорили, что Ленин – с рыжей бородой и в красной рубахе – торгует огурцами рядом с Разливом на станции Курорт. А то и совсем близко: что работает он слесарем на Сестрорецком заводе. «Все газеты, – вспоминал Шотман, – подняли вой и с утроенной энергией стали требовать немедленного ареста Ленина» [769] .

«Дело Ленина и др.» поручили вести опытнейшему следователю по особо важным делам Петроградского окружного суда П. А. Александрову, которого ради этого отозвали из отпуска. Керенский, хорошо знавший его, попросил Павла Александровича форсировать арест Ленина, а полковник Никитин передал в его распоряжение группу агентов наружного наблюдения контрразведки. Спустя 22 года, на допросе в НКВД, Александров говорил о том, что сразу «установил неосновательность улик», а затем и «необоснованность обвинения». Но тогда, в июле – августе 1917 года, он повел дело решительно. Сам допросил арестованных – Коллонтай, Троцкого, Луначарского и других. А во все губернии и уезды России пошли секретные циркуляры военным и гражданским властям о розыске и препровождении Ленина в столицу к следователю Александрову [770] .

Уходить из Разлива надо было скорее. Уже в конце июля по ночам стало холодать и даже теплые вещи, привезенные Надеждой Кондратьевной, и газеты, которые подсовывали под сено, не спасали от холода и сырости. «Накрываемся, – рассказывает Зиновьев, – стареньким одеялом, которое раздобыла Н. К. Емельянова. Оно узковато, и каждый старается незаметно перетянуть другому большую его часть, оставив себе поменьше. Ильич ссылается на то, что на нем фуфайка и ему без одеяла нетрудно обойтись».

С озера, нагоняя волны, дул пронизывающий ветер. Емельянов вспоминал, как однажды, когда они ждали его жену, разыгралась чуть ли не буря. С Владимиром Ильичем они вышли на берег и увидели, как Надежда Кондратьевна «в лодке борется с волнами… Владимир Ильич побежал вдоль озера в ту сторону, куда относило лодку. И как только ее стало прибивать к берегу, бросился в одежде в воду и помог жене сойти на сушу».

Комары, несмотря на дым костра, ели нещадно. А тут еще пошли обложные дожди и сидеть в темном шалаше, не имея возможности ни читать, ни писать, было невыносимо. Да и шалаш стал подтекать. Зачастили незваные «гости» – то косари заглянут, то охотники. И каждый раз, заслышав голоса, Владимир Ильич напяливал свой парик и брался за косу, а Емельянов или его сын уводили «гостей» подальше. Но однажды ночью, когда никого из Емельяновых не было, какой-то охотник забрел прямо в шалаш. «Мы постарались, – рассказывает Зиновьев, – незаметно спрятать под сено свою “библиотеку”, т. е. несколько книжек и рукописей, которые успели у нас накопиться… Ильич притворился спящим». А Григорий отвечал невнятно и, как положено финну, односложно. Естественно, что «в каждом таком охотнике, – замечает Зиновьев, – мы подозревали шпиона». Поэтому, как только VI съезд закончился, стали собираться в дорогу.

Емельянов привез пять подлинных удостоверений, которые выдавались рабочим Сестрорецкого завода. Ими пользовались и при переходе границы. Удостоверения были уже заполнены, и он дал их Владимиру Ильичу на выбор. Ленин выбрал документ на имя Иванова Константина Петровича. То, что выбрал «Иванова» – это понятно. На Ивановых, как говорится, вся Россия держится. А «Константина Петровича» запомнить было легко. Он уже был «Николаем Петровичем», когда в 1894 году впервые появился в рабочих кружках за Невской заставой. На это удостоверение приклеили фотографию, сделанную Лещенко, и поставили настоящую печать сестрорецкой милиции. Так что документ получился вполне надежным [771] .

В предшествующие дни Шотман, Рахья и Емельянов проверили несколько вариантов перехода финской границы. Решили, что надежнее всего пройти из Разлива пешком верст 10–12 до станции Левашево. Оттуда поездом доехать до Удельной. Там переночевать у айвазовца Эмиля Кальске, а вечером на паровозе машиниста Гуго Ялавы – давнего друга Шотмана – переехать границу. По всем прикидкам получалось вполне складно, и Ленин одобрил этот вариант.

5 или 6 августа, когда собрались, появился сосед по покосу – Леонтьев. Был он мастером на Сестрорецком заводе, и в прежние времена рабочие подозревали его в шпионстве. Он стал упрашивать Емельянова уступить ему косарей и все рвался поговорить с ними сам. Но Николай Александрович ответил, что чухонцы уже возвращаются к себе в Финляндию, да и по-русски не говорят ни слова. Еле спровадили его, а Владимир Ильич пошутил: «Спасибо, Николай Александрович, что в батраки не отдали» [772] .

Около половины десятого вечера все вещи, газеты и книги уложили в лодку и отправили в поселок. А Ленин, Зиновьев, Емельянов, Шотман и Рахья двинулись гуськом через кустарник вдоль залива. Вышли на безлюдный проселок. Потом свернули на лесную тропинку. Емельянов, то и дело приговаривавший, что знает тут каждый пенек, пошел впереди и почти сразу, в темноте, сбились с пути. Уперлись в какую-то речку. Пришлось раздеться и переходить вброд. Дальше – хуже: «попали на болото, обходя которое незаметно очутились среди торфяного пожарища. После долгих поисков дороги, окруженные тлеющим кустарником и едким дымом, рискуя ежеминутно провалиться в горящий под ногами торф, набрели на тропинку, которая и вывела нас из пожарища. Чувствуем, что окончательно заблудились».

Но тут, где-то поблизости, прогудел паровоз. «Емельянов и Рахья отправились на разведку, а мы, – пишет Шотман, – уселись под деревом… У меня в кармане было три свежих огурца, но хлеба и соли не догадался захватить. Съели так. Минут через 10–15 вернулись разведчики с сообщением, что мы находимся близ станции, кажется, Левашево…» Владимир Ильич молчал, когда они переходили вброд невесть откуда взявшуюся холодную речку. Молчал, когда в кромешной тьме плутали по лесу. Молчал, когда выбирались из пожарища. Но это – «кажется» вывело его из себя: все «абы как», все на «авось» да «небось»… И «ругал он нас за плохую организацию, – пишет Шотман, – пресвирепо».