Владимир Ленин. На грани возможного - читать онлайн книгу. Автор: Владлен Логинов cтр.№ 118

В середине августа Ленин узнал, что в ЦК ведутся разговоры о необходимости созыва экстренного съезда партии, но не в обычном формате, а в более узком составе – по типу того «Малого съезда», который был апробирован в дни VI съезда. Узнал он и о том, что 3 сентября на пленуме ЦК с докладами об оценке текущего момента должны были выступить Каменев и Сталин, об Учредительном собрании – Милютин, от Оргбюро – Свердлов, от Литературной коллегии – Сокольников и т. д.

Приезд Крупской к Ленину 30 августа был безусловно связан с подготовкой этого пленума. И 1 сентября она увезла в Питер, помимо письма в ЦК, о котором шла речь в предыдущей главе, еще ряд документов: о поддержке идеи созыва экстренного «узкого съезда» в начале октября; о программе партии; об отношении к Стокгольмской конференции и др. Но главное, Крупская доставила в ЦК «Проект резолюции о современном политическом моменте» [869] .

Однако свое понимание момента, в ряде пунктов вполне созвучное с ленинским, ЦК к этому времени уже выработал. И уже упоминавшаяся резолюция Каменева «О власти» была принята Петросоветом. В ней, правда, не было требования о передаче всей власти Советам, а говорилось лишь о формировании правительства «из представителей революционного пролетариата и крестьянства». Не было в ней и требования о немедленной передаче земли крестьянам, не дожидаясь Учредительного собрания. Указывалось лишь на необходимость ее передачи «в заведывание крестьянских комитетов впредь до решения Учредительного собрания».

Так или иначе, но ни дискуссии, ни пленума ЦК проводить не стали, а 3 сентября опять ограничились текущим заседанием «узкого состава». На нем без всяких комментариев зачитали письмо Ленина. Что же касается ленинского «Проекта резолюции…», то в протоколе он вообще упомянут не был. Так что, когда чуть позже Владимир Ильич напишет, что в факте оставления его писем «без ответа» он усматривает «тонкий намек на зажимание рта», – это не будет слишком большим преувеличением [870] .

Для тех, кто действительно интересуется взглядами Ленина на революционный процесс, а не теми ужасно учеными трудами, в которых о нем пишут, как об «Организаторе Октябрьской революции», – указанный проект резолюции крайне важен.

Всю свою жизнь Владимир Ильич утверждал, что революцию нельзя «сделать». Ее нельзя совершить по воле какого-либо класса, по желанию каких-либо радикальных партий, а уж тем более – их вождей. Революции вырастают лишь из общенациональных кризисов, приводящих в движение народные массы, которые, в конечном счете, и решают исход событий.

Вот и в проекте этой резолюции – уже после разгрома Корнилова, после ускорившегося процесса большевизации Советов и армии, – Ленин пишет: «События в русской революции… развиваются с такой невероятной быстротой вихря или урагана, что задачей партии никак не может быть ускорение их… Главная задача партии и теперь: разъяснять массам, что положение страшно критическое, что всякое выступление может окончиться взрывом, что поэтому преждевременное восстание способно принести величайший вред».

Необходимо избавиться от иллюзий, будто все зависит от намерений партии. В июльские дни большевики поступили правильно, поддержав стихийное выступление солдат и рабочих. В противном случае, отмечает Ленин, это стало бы «полной изменой пролетариату». Партия поступила правильно, не выставив при этом «ни письменно, ни устно лозунга захвата власти…» Однако партия совершила ошибку, посчитав «общенародное положение менее революционным, чем оно оказалось…». Именно поэтому ей и не удалось удержать стихийное движение в мирных рамках.

Вот и теперь «все усилия должны быть направлены на то, чтобы не отстать от событий и поспевать с нашей работой посильного уяснения рабочим и трудящимся перемен в положении и в ходе классовой борьбы». Потому что «критическое положение неизбежно подводит рабочий класс – и может быть с катастрофической быстротой – к тому, что он, в силу поворота событий от него не зависящего, окажется вынужденным вступить в решительный бой с контрреволюционной буржуазией и завоевать власть» [871] .

В статье «Один из коренных вопросов революции», написанной в эти же дни, Ленин отмечает, что «лозунг “власть Советам” очень часто, если не в большинстве случаев, понимается совершенно неправильно… “Министерство из партий советского большинства”, это значит личная перемена в составе министров, при сохранении в неприкосновенности всего старого аппарата правительственной власти…» Но это будет лишь «самообман и обман народа», ибо такой аппарат, «даже при условии полнейшей добросовестности» министров-социалистов, на революционные преобразования «абсолютно неспособен». Поэтому «либо вся власть Советам и в центре и на местах, вся земля крестьянам тотчас», либо «доводят крестьян до озлобления и доведут дело до бесконечно свирепого крестьянского восстания» [872] . Цитировать Пушкина относительно русского бунта, «бессмысленного и беспощадного», Владимир Ильич на сей раз не стал.

Угроза катастрофы действительно нарастала. И сентябрь 1917 года стал месяцем, определившим весь дальнейший ход русской революции.

Прежде всего, по-новому встал вопрос о войне. Даже при той относительно слабой активности боевых действий, которая была характерна для Восточного фронта в 1917 году, Россия, по самым неполным официальным данным, потеряла за год убитыми, ранеными, отравленными газами, контужеными и пленными – 1 миллион 195 тысяч 737 человек. И, как уже отмечалось выше, все эти месяцы, пока в верхах шли бесконечные словопрения, съезды и конференции, манифестации и митинги, каждый день хоронили солдат, в тыл шли эшелоны с калеками, а жены и дети защитников отечества становились вдовами и сиротами. [873]

А на позициях не хватало уже не только артиллерии, снарядов и прочих боеприпасов. Не хватало одежды и продовольствия. Холодную осень 1917 года солдаты встретили без теплого белья и обуви. Из 13-го корпуса Западного фронта писали: «Шинели носим по три года и все тертые, перетертые». Штаны и гимнастерки штопаные-перештопанные, а «сапог-то и вовсе нет». И словно в издевательство, солдатам, стоявшим в окопах по колено в воде, военное ведомство прислало миллион пар лаптей. А запасные полки часто не отправлялись на фронт именно потому, что, помимо нехватки оружия, их просто «не во что одеть и обуть».

Еще хуже обстояло дело с питанием. Потребности фронта в продовольствии удовлетворялись менее чем наполовину. Министерство продовольствия прямо заявляло, что из 9 миллионов фронтовиков оно сможет прокормить лишь 7. Генерал Брусилов признавал, что «армии грозит голодовка». А «голодный солдат, – резюмировал генерал Алексеев, – плохой боец». Надо ли удивляться тому, что к осени 1917 года, помимо 2 миллионов дезертиров, русская армия недосчитывала и более 2 миллионов больных [874] .