В трубке запиликал отбой. Кружилину захотелось шмякнуть ее об асфальт. Вместо этого он связался с Проничевым.
– Сергеич, ты в порядке?
– Да ни хрена не в порядке!
– Что?!
– Шланг тормозной менять стали – трубки посыпались, а там и до цилиндров дело дошло… Ты пробовал купить тормозной цилиндр после восьми вечера?! На такси полгорода объездил… Просил же, как человека, отпусти пораньше… А он не человек. Он гамадрил.
– Понятно. Теперь о главном. Дела заварились поганые. И ты в них непосредственно участвуешь. Дикобраз мертв. Толик ссучился.
– Как…
– Вопросы потом. Ты на нашей СТО?
– Если бы… Они ж от звонка до звонка. Я на…
– Стоп! Не называй. Там, где мы были весной на моем «скауте»?
– Ну да…
– Если починишься, не уезжай. Я скоро буду. А телефон отключи. Немедленно. Приеду – все объясню.
Возможно, Проничеву повезло с тормозами и с блюдущим дисциплину начальником-бандерлогом… Как знать, кто мог поджидать майора на пути от гаража к дому.
11
Дельфин и анчоус – они, если честно, не пара, не пара, не пара…
«Берлогой» Юля обозвала квартиру Егора. Одну из квартир.
Съемного жилья у него имелось с избытком. С большим запасом, который, как известно, карман не трет. Две комнаты и квартирка-однушка в трех разных банках, три квартиры в чистых районах, но пользующихся разным статусом и репутацией.
Эта квартира на Типанова по статусу нечто среднее. Не голимый экономкласс, но и далеко не премиум. Идеальный вариант: дом относительно новый, планировка удобная и просторная, подъезд с консьержем, контингент жильцов приличный. Но не премиум. Стрясется что – не слетятся, как мухи на навоз, правоохранители со всего Питера, не будут рыть носом землю и просеивать мелким ситом всю округу. Отработают не спустя рукава, но обычным порядком.
Именно сюда он решил временно поселить Юлю.
Хотя имелась, имелась грешная мыслишка: а вот в банку ее, да к Ольге на квартиру, пусть жизнь лучше узнает, пусть картошечки жареной понюхает, да с баклажанчиками… Пожалел.
…О смерти Брутмана они узнали по ящику, из ночной хроники городских происшествий. Хотя всего лишь любопытствовали, как отразят СМИ события в ресторане. Отразили крайне скупо. Никакого видеосюжета, никаких блиц-интервью с участниками или свидетелями. Ведущий программы сказал несколько слов так, словно они, слова, были у него на вес золота, и притом словарно-золотой запас подходил к концу.
Инцидент со стрельбой, есть пострадавшие, расследование происшествия ведется. И все. Ни слова больше.
Затем в хронике шел сюжет про Славу Брутмана. До того Юля дважды безуспешно пыталась дозвониться до него. Теперь понятно, почему не отвечал…
Брутмана убили, когда он подходил к своей припаркованной на Чапыгина машине. В двухстах метрах от входа в радиоцентр. Два ранения, оба смертельные, в грудную клетку и в голову. Стреляли издалека, из неустановленного оружия, на момент репортажа не найденного. Следствие, разумеется, ведется.
К этой новости нацепляли всего: и интервью, и комментарии, и краткую биографию покойного… Егор всю эту шелуху досматривать не стал, выключил. Главное и так ясно…
Те люди, что отметились в ресторане, Брутмана застрелить не могли, не успевали. Но почерк – один в один. Та же школа. Птенцы одного гнезда. А это уже зацепка.
Потом он долго расспрашивал Юлю. О том, где она могла наступить на мозоль влиятельным и не стесненным в средствах людям. И о последнем разговоре с Брутманом. Они вдвоем разобрали беседу по гаечке, по винтику, благо значительную часть анализа Юля проделала до того. Но теперь стало ясно, что все сказанное и несказанное Брутманом надо воспринимать исключительно всерьез. Весомость своих слов и намеков он подтвердил страшным, но действенным способом.
Когда всплыла фамилия Хайдарова, Юля стояла на своем: не тот человек. Никак не мог участвовать в заказухе. Программу прикрыть мог. Радиостанцию обанкротить мог, если бы сильно подперло. Мог сделать так, чтобы Юлия Закревская не вылезала из судов, заваленная исками о защите чести и достоинства.
Но только не заказуха.
Егор сомневался. Жизнь приучила во всем сомневаться. Дольше пожить получается у сомневающихся…
– Помнишь генерала Кромова? – спросил он.
– В загородном доме застрелили, убийцу не нашли?
– Вот-вот… Тоже все думали: не такой человек. Правильный, как жена Цезаря. А после смерти столько дерьма всплыло…
– Я немного занималась этим делом. Там была мутная история с большими деньгами, пропавшими из его сейфа сразу после убийства, там, в коттедже…
– Речь не о деньгах. О репутации. О незапятнанной. Проверять я буду все и всех, без скидок на репутацию.
– Пока ты проверяешь, я не могу здесь отсиживаться.
– Убьют. Заказ получен, надо отрабатывать…
– Уеду за границу, открытых виз хватает.
– Как только закажешь билет, начнется обратный отсчет.
– На машине?
– Шансов больше, не спорю… Но ты согласна сыграть в русскую рулетку?
– Ты хочешь замариновать меня тут, как кильку в банке?
– Можешь считать себя дельфином в океанариуме. Для повышения самооценки. Да ты не волнуйся, я быстро управлюсь. По-простому, без формальностей. Мне ордера, понятые и протоколы не нужны.
Она помолчала, о чем-то думая. Затем вынесла вердикт:
– Я уйду отсюда.
Взглянула за окно и добавила:
– Утром.
– Метал бисер… – вздохнул Егор.
– Ты не понял… Я не собираюсь героически изображать живую мишень. Но включи логику: есть два зайца, по следу каждого идет своя компания охотников. Зачем им сидеть в одной норе? У обоих шансы уцелеть падают в два раза.
– Убедила… Но у тебя имеется своя незасвеченная норка?
– Я сейчас поразмыслила и поняла: имеется. Дом в пригороде… Хозяйка холодные полгода проводит в Майами, часто просит хороших знакомых пожить осенью и зимой. Бесплатно, разумеется, для пригляда… Сейчас дом пустует.
– Я бы вычислил такую норку на счет три.
– Не бахвалься… С хозяйкой я незнакома. Вообще не пересекалась. Должна была пожить наша общая знакомая, не сложилось, тоже уехала и попросила меня хотя бы изредка заглядывать… Никто об этом не знает. Запасные ключи спрятаны в тайничке у дома. Соседи незнакомым жильцам по холодам не удивляются, привыкли. Вопросы есть?
Вопросов не было. Даже надежнее, чем квартира на Типанова…
Потом разговор свернул на более отвлеченные темы. И, разумеется, перерос в спор.
Все вернулось.