Лукин не удержался и рухнул в глубокую лужу на дне лодки. Борт вновь изрядно черпнул воды, но это было еще не самое худшее. Намертво укрепленный трос, натянувшийся теперь почти в противоположном направлении, чуть не оторвал кормовой транец. Между транцем и надувным бортом образовалась медленно растущая щель.
Лукин, рыча, вновь поднялся на колени. По лицу текла смешанная с водой кровь – падая, вскользь зацепил виском угол аппарата. И тут трос провис снова.
На сей раз он не поддался на уловку твари. Вцепился изо всех сил рукой в уключину, другой нашаривал педаль, мимолетно порадовавшись, что попросил Володю сделать ее водонепроницаемой.
Тварь не подавала признаков жизни теперь гораздо дольше, он успел нащупать педаль и с трудом вытащил ее, зажатую между бортом, аппаратом и днищем. Успел даже снова встревожиться затянувшейся паузой, когда новый прыжок лодки показал, что противник никуда не делся и сил у него более чем достаточно.
Тактика резких рывков и смены направлений принесла твари успех.
Слабым местом оказался не трос и не добротный крюк, но сама лодка – транец полностью оторвался с одной стороны, корма раскрылась, как калитка на петлях, течь превратилась в мгновенно затопивший лодку поток.
Не страшно, запас плавучести бортовых баллонов оставался достаточным, но аппарат…
Володина установка, призванная поставить точку в затянувшейся игре, медленно ползла по наклонившемуся днищу к корме, каковой, собственно говоря, уже не осталось. Ее движение сместило центр тяжести и увеличило наклон, который, в свою очередь, ускорил движение.
Лукин, не теряя времени, стиснул педаль между мокрыми ладонями.
Аппарат не сработал.
Лукин зарычал раненым медведем, но тут же понял – между ногой и полом давление куда больше, чем между двумя руками. Понял – и давил педаль кулаками, изо всех сил, до хруста в суставах пальцев, не обращая внимания на все сильнее кренящуюся лодку и сползающий в озеро агрегат.
Педаль сработала со щелчком, показавшимся ему пистолетным выстрелом.
Установка Володи Дземешкевича была однозарядной, подобно старинному кремневому пистолету. Сейчас она выдала в одном коротком импульсе всю энергию, которой заряжалась почти три часа. Разность потенциалов накопилась кошмарная – один полюс находился на медной жиле, уходившей в воду с носа лодки. Другой – на железном крюке, глубоко в желудке твари.
Казалось, под водой одна за другой бесшумно взорвались несколько гранат. Поверхность всколыхнулась серией подводных взрывов – это корчилась и металась в конвульсиях тварь. Огромное тело не могло понять, что оно уже мертво, что сердце остановилось навсегда, – могучие мышцы продолжали проигранную битву за жизнь, не желая признавать поражения от невидимого врага.
8
Если учесть различие размеров, то Лукину досталось немногим меньше.
Когда он заказывал, а Володя собирал аппарат, они никак не рассчитывали, что в момент включения лодка с оторванной кормой будет полна воды, а одежда Лукина окажется насквозь мокрой. Конечно, большую часть электроразряда получила тварь, в него угодили самые крохи, но и их хватило.
Он не видел, как умирает тварь, – короткая обжигающая судорога скорчила и швырнула на дно лодки. Казалось, буквально в каждую клетку тела воткнули маленькую зазубренную иголку – воткнули и стали медленно поворачивать, сматывая нервы и жилы в один большой и тугой клубок пульсирующей боли. Сердце пропустило удар, другой, третий – он попытался закричать, словно крик мог вновь запустить останавливающийся мотор, – не сумел: гортань и легкие парализовало.
Перед глазами стояла сплошная тьма.
Вот и конец, успел отрешенно подумать он, но тут сердце неуверенно сократилось, еще раз, еще – и застучало лихорадочно, будто спеша оправдаться и отработать вынужденный сбой. Очень хотелось вдохнуть, но он уже немного воспринимал окружающее и понял – нельзя, захлебнется.
Попытался оттолкнуться рукой от днища лодки, поднять из воды голову – не получилось, из последних сил перевернулся на спину. Надутый воротник жилета поднял лицо над водой…
…Как славно оказалось лежать, со свистом втягивая воздух, и смотреть в небо – тьма перед глазами уходила медленно и постепенно, начиная с середины – по краям небо с пробегающими облаками еще было затянуто черной пеленой…
9
Он не знал, когда наконец попытался подняться, – минуты и секунды потеряли значение, время вообще теряет всякий смысл, стоит заглянуть в глаза вечности… Вертикальное положение заставило принять неприятное ощущение, что такое положение он принимает и без всяких к тому усилий, но – ногами вверх.
Спасший его и полуразбитую лодку агрегат теперь, наоборот, пытался их утопить – вывалившись в образовавшуюся сзади прореху, повис на проводах и тросе в паре метров ниже поверхности озера, поставив лодку почти вертикально, с задранным носом и притопленной кормой.
Лукин тяжело заворочался, боком, полупарализованным крабом подполз, скорее даже скатился, к корме (только жилет не дал снова уйти с головой под воду). Вынул из вшитых в боковой кармашек брюк ножен охотничий нож…
Сил не осталось, он долго водил лезвием по проводам, потом по тросу – последние нейлоновые волокна лопнули, и проработавшее меньше секунды чудо техники навсегда легло на дно Прошкиного озера.
Лодка немедленно выпрямилась, лишь чуть западая на корму. Он встал на четвереньки, кривясь от боли, затем сел на банку и взглянул на трос, закрепленный на изуродованном транце.
Трос и прикрепленный вдоль него провод опять уходили под углом в воду без малейшего натяжения, но там, в десятке метров, на воде покачивалось…
Лукин медленно, старческими движениями, взялся за трос, выбрал слабину и стал осторожно подтягивать лодку к добыче.
10
Только сейчас он понял, что до самого конца не верил в удачу.
Не верил, даже когда тварь тащила и топила лодку, даже когда сдавливал педаль; не верил, потому что невозможно поймать чудо, мечту, легенду… А если можно – никакая это не легенда и не мечта.
…Ни Водяным Хозяином, ни Чертушкой тварь не была, по крайней мере никаких человеческих черт у нее не просматривалось. Верующие в реликтовых ящеров тоже могли спать спокойно – к пресмыкающимся монстр Светлоозера не имел отношения. Это оказалась рыба. Но не акула и не сом-людоед, даже не гигантская щука (а Лукин до самого конца считал, что сражается именно с ней).
Но это была рыба.
Рыба, про которую он не вспомнил в своих выкладках. Может, потому, что встречающийся повсюду хищник слишком мелок, с трудом дорастает до трети метра, дальше прибавляя в высоту и толщину, и никогда не нападает, пусть и в виде исключения, на животных и птиц – не трогает даже лягушек и самых крошечных утят.
Перед Лукиным брюхом вверх плавал окунь.