Разговор с пилотами обнадежил – с полной загрузкой они из Москвы летали лишь в канун начала школьных занятий. А сейчас, неформально договорившись с экипажем, можно провезти хоть танк Т-80 в разобранном состоянии.
Дел в городе не осталось, и он решил вернуться до вторника на озеро – оно неодолимо притягивало Лукина, было что-то отчасти наркоманское в желании оказаться вновь на высоком берегу, под шуршащими кронами сосен и вглядываться таинственную прозрачную глубь…
Выруливая по узенькой бетонке, ведущей от шоссе к аэропорту, Лукин затормозил у одноэтажного краснокирпичного здания – метеорологической станции, вспомнив вдруг про неразрешенную до сих пор загадку: непонятно как уцелевших аквалангистов.
Дежурившая по станции древняя старушка (а где найти молодых за такие мизерные деньги?) наверняка помнила времена повальной охоты за шпионами и взирала на Лукина крайне подозрительно. Но, не найдя в просьбе криминала и внимательнейшим образом изучив его документы, позволила просмотреть подробные сводки погоды за минувшие две недели.
Выстрел с завязанными глазами угодил в цель: накануне приезда на озеро следственной группы резко упало атмосферное давление – на сорок пять миллиметров и потом медленно повышалось, последние три дня стабилизировавшись на довольно высокой отметке…
«Вот и разгадка, – понял Лукин. – Не знаю, как там у ящеров, но вот рыбы реагируют на такие скачки давления очень чутко… И чем крупней экземпляр, чем больше у него плавательный пузырь, тем сильней реакция. Мелочь приспосабливается почти мгновенно, шныряет и кормится у берега, как обычно… А вот крупные напрочь теряют аппетит и подвижность, стоят два-три дня у дна в полной апатии. Похоже, на редкость повезло этим ребятам с аквалангами…»
В гостинице, куда он заскочил за вещами, администратор попросила как можно быстрее перезвонить Славе Ковалеву; Лукин позвонил прямо от ее стойки, выслушал несколько фраз невидимого собеседника, коротко поблагодарил и повесил трубку – поездка на озеро откладывалась.
Слава, к легкому удивлению Лукина, выполнил свое вчерашнее неуверенное полуобещание – разыскал Маркелыча, местного Дерсу Узала, и договорился об их встрече – она должна была состояться спустя сорок минут в Пионерном (не то в окраинном районе города, не то в сросшемся с ним поселке).
7
Степан Викентьевич Парфенов (с чего его все вокруг звали Маркелычем, непонятно) по размерам личных сбережений и долям в различных предприятиях мог называться «новым русским»; по внешнему же виду походил на представителя малопочтенного сословия бичей, перебивающегося случайными заработками, чтобы с началом сезона завербоваться в экспедицию или в рыболовецкую артель…
Лукин, в общем, был подготовлен к такому вчерашним рассказом Славы К., но все равно удивился, когда распахнулась дверца остановившегося рядом с уазиком новенького «Лендровера-Дискавери», зачем-то украшенного тарелкой спутниковой антенны. С водительского места вылез мужичок лет шестидесяти в ватнике с обрезанными рукавами, в засаленной кепке и в чем-то испачканных старинных военных галифе, заправленных в стоптанные кирзовые сапоги.
Лицо Маркелыча покрывал загар – не ровненький загар Анталии или солярия – нет, надо много времени проводить под нежарким северным солнышком и на режущем ветру (не брезгуя и народными внутренними согревающими средствами), чтобы кожа обрела такой кирпично-бурый цвет.
– Здорово! – Ладонь, бугрящаяся каменно-твердыми мозолями, изрезанная шнурами снастей, стиснула как клещами протянутую для рукопожатия руку Лукина.
– Ты, что ли, приятель Паши-то будешь? – начал Маркелыч без долгих предисловий. – Я, знаешь, московских-то не больно жалую, тем более из газет-журналов – наврут с три короба, намутят воду… Но Иннокентьич – мужик правильный; было дело – помог крепко мне, теперь и я, чем могу, помогу… Ну пошли, присядем на свежем воздухе, в ногах-то правды нет… У меня времени час где-то, а рассказать про твое озерцо есть чего, так что ты не перебивай, будут вопросы – потом задашь…
Лукин согласно кивнул головой, и они уселись на толстенный поваленный древесный ствол, служивший (судя по валявшимся вокруг многочисленным бычкам и пробкам от бутылок) вечерним клубом по интересам местным любителям крепких напитков…
Его собеседник был потомственный северный рыбак – и отец, и дед, и прадед, и все предки вплоть до самого легендарного Парфена, бежавшего в северные дали еще от царя-реформатора Петра, – все занимались рыбным промыслом. Ловили всегда по старинке, не оглядываясь на царские установления об охране рыбных запасов и, позднее, на декреты Совнаркома. Говоря проще – браконьерствовали.
Маркелыч вступил на тернистый наследственный путь, когда весьма ужесточились санкции за незаконный лов: штрафы и изъятия сетей сменились тюремными сроками. Степа Парфенов слыл ловким и удачливым, да и с инспекторами умел договариваться, но и его не избежала чаша сия – получил в конце концов за злостное браконьерство пять лет, тогдашний максимум.
Рубил лес не так далеко, в соседней республике Коми, а когда вышел – в родных краях снова возрождали рыболовецкие артели; власти наконец осознали тот простой факт, что рыбсовхозам осваивать мелкие затерянные в тайге озера невыгодно, гораздо больше там наловит по заключенному договору ватага из пяти-шести человек, а то и одиночка с десятком сетей.
Получалось, что сидел Маркелыч вроде и ни за что; но он на власть не обиделся, сколотил артель и занялся знакомым делом. Конечно, то была не вольготная жизнь старых времен – весь улов приходилось сдавать по фиксированным ценам, весьма и весьма заниженным…
Но в ватаге Парфенова паи всегда выходили в конце сезона куда выше, чем у других – как никто знал он тайгу и озера; умел безошибочно определить, стоит или нет начинать лов на той или иной ламбе; и рыбьи стаи находил, казалось, верхним чутьем, без всякого эхолота. Соответственно, и народ мог отбирать в артель придирчиво – многие к нему стремились, но пьяницы и лодыри получали от ворот поворот.
Когда задули-засвистели первые сквознячки перестройки и хорошо знакомое слово «кооперация» стало приобретать новый смысл, у Степана Викентьевича скопился уже изрядный капиталец.
В отличие от многих других, доставших деньги из дальних захоронок, в торговлю он не кинулся, «купи-продай» никогда особо не привлекало, не та наследственность – но, когда внук писателя-комиссара объявил повальную приватизацию, несколько рыболовецких фирм Парфенова уже более чем успешно конкурировали с загибающимися без дотаций рыбсовхозами.
И пока другие успешно прибирали к рукам магазины и фабрики, под контролем Маркелыча оказалась добыча и переработка рыбы на территории с пару европейских стран размером (ну а потом, заодно уж, – и производство снастей да лодок, и кое-какое строительство, и пакет акций речного пароходства, и инвалютный рыболовный туризм).
Короче, император тайги и окрестностей.
8
– Я сам почти с тех краев-то, а вот как озеро называется – не знаю. Местные, что с деревни, просто говорили: Озеро. Щучьим еще звали, Светлоозером звали, за воду чистую… Одно время, недолго, Прошкиным озером стали звать – тракторист там утонул совхозный, Прохор…