Только теперь Сет впервые задумался, на что, собственно, предназначалась такая куча денег наличными. Уже тогда все денежные операции шли в электронном виде — карточки, ПИНы, выписки со счета. Зачем мама столько сняла?
«Я мигом, — заверила она. Счет у нее был не в том банке, что на Хай-стрит, а в другом, чуть подальше и рангом пониже. Мама никогда раньше их туда с собой не таскала. — Десять минут максимум. Ничего не включайте и дверь никому не открывайте».
Она помчалась на улицу, оставив Сета держать Оуэна за руку.
Десять минут пролетели, но Сет с Оэуном только переместились на пол рядом с обеденным столом.
Именно тогда человек в странном синем комбинезоне постучал в окно кухни.
— Я его впустил, — сказал Сет. — Она велела никому не открывать дверь, а я открыл.
— Тебе было восемь.
— Я уже что-то соображал.
— Тебе было всего восемь!
Сет промолчал. История не заканчивалась на том, что он открыл дверь, но рассказать остальное он не мог даже Гудмунду. Горло сжалось, в груди начало печь. Он отвернулся на бок, слегка вздрагивая от накатывающих, рвущихся наружу рыданий.
Гудмунд за его спиной не шевелился.
— Вот что, Сетти, — проговорил он наконец. — Ты плачешь, и я не знаю, как с этим быть. — Он погладил Сета по руке. — Правда, не знаю.
— Ничего, — просипел он. — Ничего. Это так, глупости.
— Не глупости. Просто… Я в таких вещах профан. О чем жалею.
— Не парься. Пьяные слезы. От пива.
— Ага, — согласился Гудмунд, хотя они выпили всего-то по паре бутылок на брата. — Пиво. — Помолчав секунду, он зашептал Сету на ухо: — Но кое-чем, кажется, я мог бы тебя подбодрить.
Он прижался животом к спине Сета и обхватил ладонью сокровенные места, которые живо откликнулись на прикосновение.
— Помогает! — радостно шепнул Гудмунд. — Но честно, в чем вообще трагедия? Он не умер, ту сволочь поймали, Оуэн — чудесный пацан.
— На нем отразилось, — объяснил Сет. — Неврологические проблемы. Он в раздрае.
— И что, по четырехлетке действительно видно? Что до этого он был такой, а после не такой?
— Да, — кивнул Сет. — Видно.
— И ты это знаешь наверняка, потому что?..
— Брось, Гудмунд. Не надо пытаться все исправить. Я просто рассказываю, ладно? И все. Просто выговариваюсь.
В наступившей тишине Сет слышал только, как Гудмунд дышит ему в ухо, явно что-то обдумывая, просчитывая.
— Значит, ты больше никому никогда не рассказывал?
— Нет. Кому я мог рассказать?
Гудмунд крепче прижимает его к себе в знак важности момента.
— Ничего ведь не изменить, — говорит Сет. — Но ты представь, что рядом с тобой вечно ходит какая-то тень. И все знают, что она есть, однако никто не скажет ни единого слова, пока она не превратится в пятого члена семьи, ради которого остальным приходится потесниться. И даже если ты заведешь о ней речь, все просто притворятся, будто не понимают, о чем ты.
— Родичи в прошлом году обнаружили порнуху не той ориентации на моем планшете, — признается Гудмунд. — Угадай, сколько раз с тех пор эта тема поднималась в разговорах?
Сет оборачивается к нему:
— Яне знал. Наверное, крику было?
— Было бы. Но это ведь ничего страшного, просто переходный возраст. Перерастет, а пока будем ходить в церковь почаще и старательно делать вид, что ничего не случилось.
— А что я у тебя все время ночую, их не смущает?
— Не-а, — ухмыльнулся Гудмунд. — Им кажется, что ты на меня положительно влияешь. Зря я, что ли, приукрашиваю твои спортивные достижения?
Сет рассмеялся.
— Значит, у нас обоих замороченные родичи, притворяющиеся слепыми, — подытожил Гудмунд. — Хотя твои, признаю, чуть хуже.
— Это не хорошо и не плохо. Просто так сложилось.
— От этого «так сложилось» ты плачешь, Сетти, — мягко проговорил Гудмунд. — И это уже совсем нехорошо. — Он снова сжал Сета в объятиях. — Для меня, во всяком случае.
Сет промолчал, боясь, что голос дрогнет.
— По крайней мере, — радостно заявил Гудмунд, выдержав паузу, — иначе вы не переехали бы из Англии сюда. А если бы вы не переехали, я никогда не узнал бы об ЭТОМ.
— Хватит тянуть, — со смехом попросил Сет. — Ты же знаешь, что такое крайняя плоть.
— В теории, — кивнул Гудмунд. — Как подумаю, что у меня она была и кому-то хватило наглости взять и оттяпать ее без спросу…
— Прекрати, — велел Сет, снова со смехом шлепая Гудмунда по руке.
— Точно?
Обхватив Сета снизу, Гудмунд притянул его к себе целиком и уткнулся носом в затылок.
— Подожди! — прошептал вдруг Сет.
Гудмунд замер:
— Что такое?
— Вот это.
— Что именно? — не шевелясь, уточнил Гудмунд.
Но как ему объяснить? Что именно?
Вот это — объятия Гудмунда, руки, которые ласково и надежно тебя держат и никуда не отпустят. Объятия, до которых сейчас, кажется, сжалась вся вселенная.
Вот это. И все.
— Да, ты большая загадка, — прошептал Гудмунд.
Сет почувствовал, что Гудмунд тянется куда-то рядом с кроватью, и, обернувшись, увидел занесенный над ними двумя телефон.
— Мы же договорились, — начал Сет, — никаких фотографий моего…
— Я не за этим, — успокоил Гудмунд и нажал кнопку. На экране появился портретный снимок по плечи — двое парней на одной кровати. — Это для меня, только для меня.
Перегнувшись, он поцеловал Сета в губы и щелкнул камерой телефона еще раз.
А потом отложил телефон, притянул Сета еще ближе и поцеловал снова.
19
Сет открывает глаза на кушетке. Тяжесть на сердце такая, что не вздохнуть.
«Боже. Нет, пожалуйста, нет».
Сон снова настолько реалистичен, что Сет невольно утыкается носом в ладони — вдруг на них остался запах Гудмунда? Нет, не остался. Но он все равно его помнит, запах соли, дерева, тела и чего-то очень личного, и от этого сердце щемит еще сильнее.
— Черт, — надломленным голосом говорит он, садясь. — Черт-черт-черт-черт-черт…
Сгорбившись, он качается взад-вперед, пытаясь унять тупую боль.
Очень больно. Тоска по Гудмунду становится невыносимой. Тоска по тому, как с ним было надежно, легко, весело и спокойно. По физической близости тоже, но больше по единению, по слиянию душ. По бережной заботе и ласковым объятиям.
По любви, наверное.