– Будешь есть, Кей?
– Обязательно.
Они съели по банке консервированного мяса и выпили бутылку
пива. Потом Кей развёл костёр, безжалостно сорвав со стен декоративные
деревянные панели. Артур тем временем укрепил у огня металлические решётки
непонятного предназначения и повесил на них мокрую одежду. Кей последовал его
примеру.
– Из чего он стрелял? – глядя в огонь, спросил Артур.
– Лазерное ружьё. Богатый был фермер… по местным меркам.
– Надеюсь, он имел аТан, – серьёзно сказал Кертис-младший.
Кей тихонько засмеялся, но говорить ничего не стал. Они
сидели долго, медленно согреваясь. В закрытую дверь колотил дождь, под потолком
повисло сизое одеяло дыма.
– Артур.
– Что, Кей?
– Я задам тебе один вопрос… нет, не сейчас.
– Почему же. Спрашивай.
– Нет. Ты соврёшь, а я хочу знать правду.
– Всю правду знать не стоит, Кей.
– Какой ты умный… Ночевать будем здесь. Носиться по темноте
не стоит.
Артур его не понял, но промолчал. Кей натянул полусырую
одежду и, забравшись в ближайший комбайн, стал изучать пульт. Артур смотрел на
него снизу – на зыбкий силуэт, подёргивающийся в пламени костра, гротескно
искажённый стеклянным пузырём кабины.
– Замечательно, – с удовольствием произнёс Кей. – Вот почему
старикан не жёг костров…
– Слушай, папа…
– Ну?
– Почему ты ненавидишь детей? Я знаю, тебе хреново пришлось
в детстве, но это ещё не повод.
Кей уселся на пол кабины, свесив в открытую дверь ноги.
– Откровенность за откровенность?
– Как с силикоидом? Давай.
– Я никогда толком не был ребёнком. Мне всегда было сорок,
Артур. Это очень тяжко – никогда не помнить себя беззаботным мальчишкой.
Стараться быть похожим на ровесников, завидовать им… Слишком хорошее детство
превращает ребёнка во взрослого ещё быстрее, чем плохое.
– А у тебя было хорошее детство?
– Мой отец был сенатором на Второй планете Шедара. У меня
было очень хорошее детство. В день эвакуации мне исполнилось семь… и я уже не
был ребёнком. Я видел, как десантные капсулы сыплются на отмели, лишь над
космодромом последняя база держала небо. Отец остался с группой прикрытия, они
ещё верили в помощь Империи. Может быть, они были живы, когда Император Грей
отдал приказ выжечь планеты. Я не говорю, что он был неправ. Штурм унёс бы куда
больше жизней, чем та горстка людей, партизанившая на оккупированной планете…
не самой послушной планете Империи. Нас принял Альтос, и мы выжили. Нам не
оставили фамилий, я перестал быть Кеем Лацитисом. Мы стали детьми Империи. Но я
уже не смог стать ребёнком. И это чувствовали все. Таких детей любят родители,
но у них нет друзей. Я старался, Артур, очень старался. Воспитателем нашего
блока «джи» был хороший человек. Разносторонняя личность, автор детских
сериалов, которые шли по телесети Альтоса. Не садист и не извращенец, которые
очень любят такую работу. Он искренне считал, что детей надо защищать от
взрослых. Он всегда говорил о дружбе и доброте и, наверное, не мог понять,
почему его дружные воспитанники не любят маленького Кея. Для него я оставался
ребёнком с трогательно тощей шеей…
Артур невольно улыбнулся:
– …и грустными глазами. Ровесники видели, что на самом деле
я другой. И защищались от меня как умели. Когда я понял, что ребёнком мне уже
не стать, я стал взрослым. Ночью… это уже не важно. Я прибился к бродячему
цирку. Это тоже местечко дай Боже, но они отнеслись ко мне почти
по-человечески. Я мыл полы, продавал билеты, ассистировал клоунам, год стоял
мишенью для Редгара Реда, человека – пистолета…
– Его ты тоже убил?
– Ты что, Артур? Редгар научил меня всему. Стрелять, метать
ножи, не закрывать глаза, когда стреляют в тебя. Потом сказал, что цирк для
меня – лишь этап. И заставил работать с Дианой, своей подружкой, воздушной
гимнасткой. Мне нравилось… пока она не сломала шею. Я прошёл всех артистов –
хоть понемногу, но был со всеми. Наши клоуны, Яцек и Нарик, дали мне больше,
чем десяток психологов. И при этом ни разу не уложили в свою двуспальную
кровать, хоть и были голубее голубого. Я знаю, как выглядят звери, готовясь к
атаке, и как можно отбиться от пси-мутированного тигра. За это спасибо
Джассану, нашему единственному мршанцу. Он же научил меня разбираться в винах…
Кей замолчал.
– Ты не любишь детей, потому что у тебя не было детства, –
безжалостно сказал Артур. – Ты завидуешь им. Ты считаешь, что сильнее зависти
женщин к мужчинам – зависть ребёнка ко взрослому. И постоянно ощущаешь себя
объектом ненависти.
– Да.
– Тогда спрашивай ты.
– Это трудно – пытаться быть взрослым, но оставаться
ребёнком?
– Конечно, Кей.
– Давай спать, Артур Ван Кертис. – Кей спрыгнул на землю. –
Забирайся в кабину и закрой дверь. Кресло широкое, а климатизатор я включил.
– А ты?
– А я поищу другой комбайн. Спокойной ночи.
6
Когда Артур проснулся, Кей уже разогрел завтрак. Кроме того,
он вывел из ряда один комбайн, установив его напротив двери. Артур скептически
поглядел на несуразный агрегат – барабанная фреза спереди, четыре огромных
колеса, автопаковщик сзади. Корпуса как такового не существовало – все агрегаты
были на виду. Болтающаяся на тонких опорах кабина выглядела какой угодно, но
только не надёжной.
– Не сказал бы, что это удачная идея, – беря свою порцию,
заметил Артур.
– А лучшей нет. – Кей придирчиво осматривал колёса. –
Скорость до сорока пяти километров в час – и это в рабочем режиме. Энергозапас
почти полон. Как выспался?
– Как дома.
– А я замёрз. Климатизатор барахлил, наверное.
Они покончили с завтраком и забросили сумку с остатками
консервов в кабину. Кей вручил Артуру лазерную винтовку – никелированный
агрегат с громоздким боковым магазином, велел:
– Лезь в кабину.
Из стеклянного пузыря Артур наблюдал, как Кей открыл дверь,
постоял немного и громко произнёс:
– Красота-то какая! Дождь кончился, роса улеглась… Как бы
жнивьё не взопрело, сынок!
– Кей, я просил тебя не называть меня «сынок»!
– Хорошо, сынку, – карабкаясь в кабину, сказал Кей. –
Молотить пора, верно? Подвинься.
Глаза его возбуждённо поблёскивали. Артур растерянно вылез
из кресла, уселся на пол кабины. Кей положил руки на рычаги.