Боевая машина любви - читать онлайн книгу. Автор: Александр Зорич cтр.№ 42

Как вдруг до Эгина вдруг дошло. Дошло, где «бывают» такие крысы. И что это за «ошейник». Он вскочил с кровати, второпях натягивая штаны.

– Ты уверен, что она ползет к нам?

Но Есмар ему не ответил. Он уже высунулся из окна почти по пояс. Послышались звуки азартной возни. Есмар разогнулся, с гордым видом глядя на Эгина, спрыгнул с подоконника, как вдруг закричал «Шилол тебя пожри, проклятая!»

Зверек шлепнулся на пол комнаты, вырвавшись из рук Есмара.

Очутившись на полу, крыса принюхалась и, определив свое местоположение, со всех ног бросилась к Эгину.

У носков его сапог зверек остановился, сделал стойку на задних лапах и замер в покорном ожидании.

– Ученый… – обиженно процедил Есмар, облизывая прокушенный до крови палец.

Но Эгина теперь интересовал только зверек и его ошейник. Он взял крысу на руки, отцепил ошейник, при помощи кинжала раскрыл герметичный стальной футляр.

Такие крысы назывались в южном Ре-Таре «письмоношами». Они были запрещены в Варане специальным Уложением Свода как составляющие опасную и, главное, неконтролируемую конкуренцию животным-два и животным-пятнадцать.

Письмоноши ищут адресата по запаху и Следу, который дает им хозяин. Ищут до последнего. Двигаясь ночами, они преодолевают огромные расстояния, переплывают реки, бегут через безводные пустоши, хитрят, крадут пищу и обороняются. И лишь в скорости уступают они почтовым альбатросам Свода.

Призвав на помощь все свое самообладание, – а Эгин был уверен, что письмоноша принесла ему послание от Овель, – Эгин развернул тончайшую тряпицу, на которой водостойкими чернилами был написан текст письма.

Буквы были крохотными. Эгину пришлось зажечь лампу, чтобы прочесть послание. Каково же было его удивление, когда обнаружилось, что письмо написано тайнописью Дома Пелнов. То есть официальным шифром первого уровня, используемым для закрытой переписки между аррумами, пар-арценцами и гнорром.

Под письмом стояла подпись: «Лагха Коалара, гнорр».

3

«Любезный Эгин!

Со мной произошло нечто, достойное быть писаным в Книге Урайна. Здесь я далек от того, чтобы над тобой подшучивать.

Не вдаваясь в подробности, поскольку никакого письма не хватит на то, чтобы донести их до тебя – животное попросту утонет с таким багажом в первой же луже – скажу тебе, что тот человек, который сейчас называется гнорром – вовсе не гнорр.

Я же, тот самый Лагха Коалара, которому ты, Эгин, некогда съездил по лицу в Сером Холме ради спасения жизни Авелира, нахожусь сейчас в Нелеоте, в храме Кальта Лозоходца.

В силу некоторых причин, я не могу писать. Это письмо написано рукой Ямера, жреца указанного храма, поэтому моего Следа это письмо не несет.

Я очень прошу тебя приехать в Нелеот не позднее двадцать восьмого числа месяца Ирг. Если ты читаешь это письмо, значит ты в Пиннарине. И, при должной расторопности, ты сможешь успеть.

Рассчитываю только на тебя, Эгин. Моя жизнь, в сущности, стоит теперь не больше двух медных авров. И помни: моя благодарность будет простираться так далеко, как далеко ступит твое воображение.

Мой поцелуй.

Лагха Коалара, гнорр.»

– Мой поцелуй! – в гневе отбросив письмо, воскликнул Эгин. На его устах еще не выветрились поцелуи жены гнорра госпожи Овель.

– Чтоб ты сдох, юноша небесной красоты, – произнес Эгин на полтона ниже.

– От бабы? – предположил Есмар, который наблюдал за этой сценой с нескрываемым интересом.

– Если бы от бабы, Есмар! Если бы! – воскликнул Эгин. – Да и вообще, где ты набрался таких выражений: «бабы»! Нужно говорить «дамы» или «барышни».

– Ну хорошо, я так и буду говорить.

«Что все это значит? Что именно „достойное быть писаным в Книге Урайна“ произошло с первым магом Варана? Все как сговорились: Альсим говорил сплошными недомолвками, теперь и Лагха. Да я же не уличный торговец сладостями какой-нибудь, чтобы не видеть дальше своего переносного лотка! Неужто мой ум столь скуден, что доверить мне хоть какие-то конкретные сведения ну никак не возможно?

Как это Лагха «не может» писать? Что у него – сломаны обе руки? Но для того, чтобы оставить на письме След, совсем не обязательно хвататься за бумагу руками, можно приложить его хоть к заднице. Или у нашего кудрявого красавца перелом задницы?

А может, это вовсе и не Лагха писал? А кто? Покойный Альсим? Так нет же – никто, совершенно никто не видел, как я дал Лагхе по роже, когда он целился в Авелира, полагая, что перед ним его давний враг и по иронии судьбы учитель Ибалар. Кроме нескольких горцев об Авелире помним только я и Лагха. А ни одному даже самому вольнодумному служаке из Свода не хватит фантазии предположить, что аррум Эгин осмелился ударить самого гнорра Свода Равновесия! Так далеко фантазия у наших офицеров не простирается. Поскольку тех, у кого она туда простиралась, извели во время мятежа Норо окс Шина.

Наконец, почему я должен помогать человеку, по поводу которого, если быть абсолютно честным с собой, знаю только одно: я был бы рад, если бы он умер. Потому что, пока он жив, Овель будет принадлежать ему и только ему.

Убежать от Лагхи с его женой – затея совершенно нереальная. Даже в Синем Алустрале, в Поясе Усопших или в Реме Великолепным, через год или через десять длинная рука Свода пересчитает позвонки в твоем хребте и нарисует раскаленными кинжалами на лице Овель Формулы Верности. Почему я? Почему не кто угодно другой? Кажется, Альсим уже сложил голову ради спасения нашего несравненного, нашего прозорливого… Теперь что, моя очередь?»

Весь этот монолог Эгин произносил про себя, расхаживая от окна к двери и обратно. Притихший Есмар следил за ним, степенно почесываясь – с горячей баней в гостинице были нынче большие проблемы.

Есмар понимал: гиазира Эгина лучше не беспокоить. И не перебивать.

Эгин схватил скомканное письмо и вновь перечитал его. На этот раз его внимание приковала к себе фраза «Моя благодарность будет простираться так далеко, как далеко ступит твое воображение».

Будучи переведенным на язык, понятный матросам и торговцам сладостями, это означало: «Проси, что хочешь, вплоть до нереального».

И тут Эгина осенило. Он знал, что именно из «нереального» ему требуется от Лагхи: Овель. А это, в свою очередь, означало, что игра стоит свеч. При такой ставке можно поставить на кон и собственную жизнь. Можно переступить через неприязнь, можно переступить даже через ненависть.

Эгин закрыл глаза, чтобы успокоиться. По его виску поползла капелька пота.

Но Лагха не шел у него из головы. Спокойствия в душе не прибавлялось. «Съездил меня по лицу»… «жрец указанного храма»… А называть крысу «животное»? Насколько это все в духе Лагхи!

Гнорр, сияя своими холодными глазами северного божества любви и власти эпохи Звезднорожденных, вспомнился Эгину особенно отчетливо. Ненавидеть Лагху было так легко, ведь не любить его было невозможно!