Красные цепи - читать онлайн книгу. Автор: Константин Образцов cтр.№ 158

Кобот помотал головой, прогоняя ненужные панические мысли. Через несколько минут все выяснится. Надо думать о лучшем: о терпеливо ожидающих своего хозяина деньгах и нескольких темных бутылочках с эликсиром. Кобот сосредоточился и представил себе теплые тяжелые пачки купюр, перехваченных резинками, и нагретое стекло спасительных склянок. Да, вот так. Теперь гораздо лучше.

Кобот поднял повыше воротник пальто и заспешил к знакомым высоким дверям. Вьюга мгновенно заметала чернеющие мокрые пятна следов. Он подошел к входу в «Данко», достал пластиковую карточку ключа и огляделся. Никого. Кобот с замиранием сердца вставил карточку в электронный замок. Через мгновение тот пискнул и подмигнул зеленым огоньком. Отлично!

Кобот потянул на себя тяжелую дверь и замер на пороге. Длинная лестница была едва различима в полумраке. Тусклая лампочка дежурного освещения горела у самого входа в вестибюль. Золоченые львы у подножия лестницы равнодушно глядели перед собой пустыми глазами. Тяжелое стекло поста охраны было темным, и в нем отразились приоткрытая дверь, мелькание снега на улице и сам Кобот, неясной тенью маячащий на пороге.

Тишина. Только подвывает ветер, рвущийся в щель между тяжелыми створками. Снежинки влетали вовнутрь и ложились на каменный пол.

Кобот вздохнул и шагнул за порог.

Некромант, дрожа от ярости, стоял посреди комнаты, и сполохи багрового пламени выхватывали из тьмы его кряжистую фигуру. Но еще ярче, чем пламя, горели яростной, неукротимой злобой его глаза.

Смерть Вервольфа несколько дней назад была для него тяжелой потерей. Волк верно служил ему несколько столетий, и старый упырь привязался к нему, как только может привязаться одинокий старик к своему любимому псу. Кроме того, оборотень был прекрасным охотником, во многих случаях незаменимым слугой, и даже защитником, хотя защитить себя Некромант вполне мог и сам. Когда Вервольфа не стало, и голова его, отсеченная огромным куском разбитого стекла, полетела во тьму, старый чернокнижник почувствовал, как будто острое лезвие полоснуло его по черному и давно уже мертвому сердцу. Это было мгновенное и болезненное ощущение потери, словно внезапно отсекли палец. Он испытал скорбь, но не почувствовал страха.

А сейчас страх терзал его изнутри. Это было давно забытое, темное и жуткое чувство, от которого он так долго и так хорошо прятался в сырых грязных трущобах, держась подальше от людей, жадных до древних секретов, от их алчных властителей, от других, таких же как он, упырей, которые рады были бы завладеть его тайнами, и самое главное, от нее, дочери своего бывшего товарища по магическим опытам. Смерть Лилит отозвалась в нем вспышкой боли и ужаса: нет, он не сожалел о ней так, как скорбел о гибели верного волка, но связь его темной натуры с душой родовой вампирессы была прочной и глубокой, и ощущение было таким, словно у него изнутри вырвали клок старческой плоти. Кроме того, убить ламию было делом куда более невероятным и трудным, чем даже одолеть оборотня, и ее смерть означала, что тот человек, который уже доставил столько проблем и неприятностей, который сразил Вервольфа, теперь погубил и Лилит, и что противник он куда более серьезный и опасный, чем это можно было представить. А еще, что сейчас он скорее всего едет к нему, Некроманту, чтобы завершить начатое.

Надо уходить. Когда-то давно, много столетий назад, когда он был совсем другим, Некромант и не подумал бы бежать, но вступил бы в бой и сразил врага, опрометчиво решившегося бросить ему вызов. Но с тех давних пор прошло слишком много лет, и он стал мудрее и осторожнее. А еще он постарел. Не внешне: тело его по-прежнему оставалось крепким и жилистым, как в те времена, когда он силой черной магии преобразил себя, превратив в бессмертного вампира. Он состарился внутренне. Кто может сказать, что произойдет с душой, мыслями и чувствами того, кто когда-то был человеком, но прожил дольше, чем несколько поколений людей? Каким станет он через шесть веков, если на исходе пятого десятка лет жизни многие из живущих начинают терзаться ощущением бессмысленности своего существования, называемым кризисом среднего возраста? И как не ощутить бесцельность собственного бытия старому вампиру, если единственный смысл его жизни состоит только в том, чтобы сохранять и продлевать ее еще и еще? Но никакого другого смысла и быть не может, когда прочитаны все книги, изучены науки, когда старое наскучило, а новое не будоражит разум и не волнует тягучую холодную кровь. Остается только тянуть бесконечную лямку земного бытия, со страхом думая о том, что ждет его за гранью этого мира, если вдруг его жизнь оборвется. А он знал слишком хорошо, кто поджидает его рядом с выходом отсюда.

И теперь, хотя ярость, боль и ненависть душат его, сжимая костлявое горло, хотя более всего на свете ему сейчас хочется вырезать сердце у самоуверенного наглеца, заставившего его испытать страх за собственную жизнь, он уйдет. Но перед этим даст почувствовать и зарвавшемуся юнцу, и всему этому гнусному, пропитанному холодом и мертвечиной городу, что такое сила настоящего Некроманта.

Он прикрыл глаза, поднял вверх голову, медленно развел руки в стороны, растопыривая узловатые пальцы, и замер на несколько долгих мгновений, словно прислушиваясь. В груди его завибрировал низкий, странный звук, который мгновенно стал сообщаться окружающим предметам, стенам, самому воздуху, заставляя их отзываться на это гудение мелкой дрожью. Звякнули и дрогнули на кухонных полках чашки, карандаши покатились по грязной неровной столешнице, зашуршали ветхие обрывки обоев, беспокойно заметались в подвалах крысы, и тараканы в панике нырнули в темные щели. Низкий звук нарастал, и вот уже задрожали оконные стекла в ветхих рамах, посыпалась пыль со стен и дверных косяков, и распахнулась, хлопая на ветру, неплотно прикрытая форточка. Некромант зашевелил растопыренными пальцами, как будто вбирая в себя всю тьму и страх, все разложение и мерзость, какие только мог взять из окружающего мира, накапливая их в себе, как в гнусной сокровищнице, и сплавляя в кипящую массу мрачным подземным пламенем, что горело в его душе. Он разжал тонкие бескровные губы, и низкое утробное гудение, вырвавшееся из его глотки с каплями ядовитой слюны, стало воем, в котором слышались слова длинного, тягучего заклятия на не известном никому из живущих языке, созданном для выражения самых страшных тайн, чувств и стремлений. Завывание нарастало крещендо, и вот на самой громкой и высокой его ноте Некромант резко свел руки, хлопнув большими ладонями и давая сотворенному заклинанию жизнь.

Мир дрогнул. Незримая черная волна пробежала по городу, расходясь из центра к окраинам, как круги по воде, неся с собой ледяное дыхание смерти. Заметались, не находя себе места, животные; спящие провалились в черные глубины цепенящих кошмаров, а те, кто не спал, в страхе озирались вокруг, почувствовав, как померк электрический свет и замаячили в углах комнат серые тени. Хлопнули незапертые двери, неплотно прикрытые окна зазвенели разбитыми стеклами, открывая путь тьме и холоду в тепло человеческих жилищ, и долгий вой пронесся в темноте над заброшенными погостами окраин.