Первая мировая война. Катастрофа 1914 года - читать онлайн книгу. Автор: Макс Хейстингс cтр.№ 33

27 июля до Пуанкаре и Вивиани дошли вести о том, как бушует французская пресса по поводу их отсутствия в Париже. Оба решили после захода в Копенгаген следовать прямым курсом на родину и ранним утром 29 июля прибыли в Дюнкерк. Немцы по-прежнему создавали помехи в радиообмене между Парижем, Санкт-Петербургом и Берлином, однако было бы опрометчиво утверждать, что эти «шалости» повлияли на развитие событий. Россия не собиралась закрывать глаза на притеснение Австрией Сербии. Французское правительство готовилось оказать поддержку, во многом руководствуясь тем, что в случае войны Германия первым делом нападет на Францию. Благодаря мощному радиопередатчику на Эйфелевой башне российскому военному атташе удалось поддерживать контакты с Санкт-Петербургом на всем протяжении кризиса, преодолев немецкие помехи, поэтому балтийский вояж Пуанкаре и Вивиани вряд ли кардинально изменил ход истории. Президент выступал за политику «жесткости» по отношению к Германии, а значит, скорее всего, Франция встала бы на российскую сторону в июльском кризисе независимо от факта встречи Пуанкаре с Сазоновым в Петербурге.

Все больше французов понимало, что, возможно, придется браться за оружие. В воскресенье 26 июля на улицах Парижа бушевали эмоции: военные оркестры (обычные по выходным) встречали ликующими возгласами, перед посольством Австрии жгли флаг империи Габсбургов. Большинство граждан смотрело в будущее без восторга, но с решимостью, всю вину целиком и полностью возлагая на Германию. Печатник Луи Деренн, выходя из своей типографии в Орлеане, слышал, как толпа кричит: «Mort aux Boches!» {157} («Смерть бошам [немцам]!») – хотя пока главной зачинщицей выступала Австрия. «Мы входим в длинный тоннель, залитый кровью и мраком», – писал Андре Жид {158}. Правительство никак не сигнализировало о своих намерениях, пока Пуанкаре и Вивиани 29 июля не вернулись в столицу, однако в общем и целом предполагалось, что если Россия вступает в войну, то вступает и Франция.

27 июля Жоффр по собственной инициативе сообщил России, что она может полностью рассчитывать на поддержку его страны. И начальник штаба, и военный министр Мессими призывали Россию поторопиться с мобилизацией и как можно скорее выступить против Германии. Они знали, что российские военные планы предполагают немедленный переход в наступление на западе. Для безопасности Франции было важно, чтобы Россия как можно скорее осознала «угрозу своему существованию» и навязала Мольтке войну на два фронта. На парижской бирже началась паника, поскольку все кинулись скупать золото. Во Франции, как и по всей Европе, крах кредитной системы привел к нарастанию финансового кризиса, который удалось ослабить только вмешательством правительств. Люди высыпали на бульвары, заполняли кафе и рестораны, утоляя не столько голод, сколько жажду общения и новостей.

В Берлине вечером 28 июля несколько тысяч жителей рабочих окраин прошли маршем через центр города с социалистическими песнями и лозунгами «Долой войну!» и «Да здравствует социалистическая демократия!». Конная полиция с саблями перегородила подступы на главные улицы, однако около десяти вечера тысячная толпа все же прорвалась на Унтер-ден-Линден. Прохожие на тротуарах запевали в пику протестующим патриотические гимны «Стража на Рейне» и «Славься ты в венце победном». Полчаса спустя полиция пошла в наступление и очистила улицу под громкие аплодисменты с балконов кафе Bauer и Kranzler, где стояли завсегдатаи с чашками горячего шоколада.

Двадцать восемь человек были арестованы за выкрикивание антивоенных лозунгов и «нарушение общественного порядка». «Правая» пресса на следующее утро дала себе волю, клеймя демонстрантов «оголтелой толпой», а выступающих против войны – предателями. Ряд историков считает, что в Германии число противников войны превышало число сторонников, и это вполне может быть правдой. Однако на кайзера, Мольтке и Бетмана-Гольвега народные протесты не влияли никоим образом – власти предержащие полагали (не без основания), что возмущение уляжется, как только дойдет до дела. На этот раз на улицы Германии вышло с протестами гораздо меньше народа, чем четырьмя годами ранее, когда отстаивали избирательную реформу в Пруссии.

Первый заметный стратегический шаг со стороны Британии последовал в воскресенье 26 июля, когда после учебной мобилизации предполагалось распустить по базам военно-морской флот метрополии. Редакция нордклиффской Daily Mail считала проявленную Первым лордом Адмиралтейства инициативу в какой-то мере своей заслугой. В разгар надвигающегося кризиса редакция отправила в норфолкскую резиденцию, где Первый лорд находился на выходных, телеграмму следующего содержания: «Уинстону Черчиллю, Пиар-Три-Коттедж, Оверстрэнд. АВСТРИЯ ОБЪЯВИЛА СЕРБИИ ВОЙНУ НЕМЦЫ СОСРЕДОТАЧИВАЮТ ФЛОТ ПРАВДА ЛИ ЧТО БРИТАНСКИЙ ФЛОТ ДЕМОБИЛИЗУЕТСЯ? DAILY MAIL». Сообщение передали Черчиллю на взморье. Отвечать он не стал, однако в течение часа переговорил по телефону с Первым морским лордом, принцем Луисом Баттенбергом, и дневным поездом отправился обратно в Лондон. Ближе к вечеру вышел приказ отменить рассредоточение флота, и два дня спустя флот был передислоцирован на военную базу в Скапа-Флоу у Оркнейских островов {159}. Поль Камбон признавался позже, что Черчилль оказал Франции огромную услугу своим горячим участием и приказом об отмене демобилизации флота – услугу, «которую мы [французы] так и не смогли оценить по достоинству» {160}.

И тем не менее ощущения непосредственной угрозы у британцев не было. Асквит писал Венеции Стэнли 28 июля: «Вчера было заседание Кабинета… в основном говорили о войне и мире. Боюсь, эксперимент Грея с переговорами “à quatre” [четырехсторонними] провалится, поскольку Германия отказывается от участия. Одна надежда, что Австрия и Россия уладят дело между собой. Однако в данный момент положение оптимизма не вызывает – разве что у Уинстона». Черчилль стоял на тех же неприкрыто циничных позициях, которые определяли берлинскую политику: «Если войны все равно не избежать, то сейчас самый подходящий момент, к тому же единственный способный сплотить Францию, Россию и Британию». В тот же день он писал своей жене Клементине: «Моя дорогая и прекрасная, все склоняется к катастрофе и краху. Я увлечен, целеустремлен и рад» {161}. Асквит свое письмо к Венеции Стэнли от 28 июля закончил неожиданно приземленно: «В палате сегодня довольно вяло, так что попрошу Вайолет пригласить пару человек домой на ужин и бридж». Не воспарил боевой дух премьер-министра и на следующий день: «Только что вышел с заседания армейского совета. <…> Довольно интересно, поскольку дает представление о первых шагах в назревающей войне».

Кому-то разгорающийся конфликт предоставил удобную возможность нажиться. Пироксилиновая компания, производившая в Кенте кордит, пироксилин, пиротехнику для подачи сигналов тревоги и детонаторы, отправила 29 июля письмо на внушительном фирменном бланке сербскому военному министру. Правление предлагало поставить 10 000 винтовочных гранат – «часть контракта на 80 000 штук, который мы выполняем для другого иностранного правительства. <…> Перед этим мы успешно выполнили заказ на 25 000 штук, которые использовались в военных действиях и вполне себя зарекомендовали. <…> 10 000 штук готовы к отгрузке и могут быть отправлены в течение суток. Предлагаемую гранату можно применять и как ручную, в ближнем бою». Сведений о том, сделал ли Белград заказ, нет, тем не менее пироксилиновой компании не откажешь в предприимчивости {162}.