Первая мировая война. Катастрофа 1914 года - читать онлайн книгу. Автор: Макс Хейстингс cтр.№ 151

Роберт Шерифф, офицер, который прославится после войны как автор «окопной пьесы» «Конец пути» (Journey’s End), уверял, что выпускники частных школ вели за собой солдат во Франции не военным мастерством (такового от них не требовалось), а личным примером, «черпая из собственных резервов терпение, юмор и стойкость» {851}. Все достоинства и недостатки английской системы частных школ проявились на полях сражений 1914 года, и их апологеты в тылу откликались таким шквалом сантиментов, что даже патриотам становилось дурно. На смерть первого погибшего учителя – преподавателя Хайгейта лейтенанта Уильямсона – образовательное приложение к The Times отозвалось 22 сентября передовицей: «Общепризнано, что дух дисциплины и мужества, насаждаемый в наших школах, приносит обильные всходы чести и славы на тернистых пажитях воинского долга, и ни для кого не секрет, что многие самые громкие и героические подвиги этой войны принадлежат молодым офицерам, школьные дни которых закончились считаные месяцы назад». Октябрьский номер Eton College Chronicle увековечил стихотворением смерть лейтенанта Блэклока из Аргайл-Сазерлендского полка, который только предыдущим летом снял школьную форму:

Прорываясь сквозь страшный лес,

Ты шотландцев в атаку вел,

Одержимый мыслью одной:

Если гибнуть, то в честном бою.

К ноябрю 1914 года Итон потерял 65 выпускников, Веллингтон – 38, Чартерхаус и Харроу – по 21, Регби – 20. Как ни странно, эти цифры не отбивали желание воевать у выпускников. Лорд Кранборн, наследник маркиза Солсбери, пригласил двух своих приятелей, Оливера Литтлтона и Артура Пенна, погостить в семейной резиденции Хэтфилд, пока армия не будет готова принять их в свои ряды. Большую часть времени они проводили на охоте, отпуская шуточки на тему того, что скоро вокруг будут свистеть совсем другие пули и снаряды. Шутки продолжились и во Франции, куда скоро попали трое товарищей: когда Пенна комиссовали по инвалидности после ранения в обе ноги, он записал в своем охотничьем блокноте: «Охота – Кур де л’Аву, дичь – я».

На обсуждении в шестом классе в Вестминстере тезис «Если война сменится третейским судом, миру придет конец» получил 11 голосов против семи, притом что другой тезис («В нынешней войне повинен кайзер») отвергли 10 голосами против шести. Преподаватели гнали бывших учеников на поле боя с такой безжалостной категоричностью, словно собирались лично возглавить собранную «крикетную команду» на поле Большой игры. 2 сентября доктор Дэвид, директор школы Регби, написал в The Times, подчеркивая моральные выгоды добровольного ухода на фронт: «Великолепная возможность подать пример молодежи всех сословий. А также отличная проверка школьного духа и характера. <…> Родителям мы бы рекомендовали дать сомневающемуся сыну такой материнский совет: “Мальчик мой, я не хочу тебя отпускать, но на твоем месте отправилась бы не раздумывая”». Наевшаяся сахарного сиропа в первые месяцы войны публика почувствовала себя обманутой, когда цифры потерь взлетели до небес, и прониклась к пропаганде стойким отвращением. За словоблудием и религиозным лицемерием, с которым это все подавалось, терялись подлинные достоинства союзного дела, особенно в глазах поколения, которому пришлось понести больше всего жертв ради далекой победы.

Тающая вероятность вернуться с фронта живым побуждала некоторых отказаться от мысли о ранней женитьбе, других же – наоборот, воспользоваться подходящим моментом. Дочь друга парламентского юриста Хью Годли вышла замуж 23 августа, а четыре дня спустя стала вдовой, когда молодой супруг погиб на поле боя. 24-летний артиллерийский офицер Джон Пик Найт, кавалер ордена «За выдающиеся заслуги», с 1913 года был помолвлен с мисс Олив Найт из Брайтона. В августе 1914 года они договорились отложить свадьбу до победы, однако затягивающаяся на зиму траншейная война вынудила их изменить решение. Найту дали короткий отпуск, и влюбленные сочетались браком в церкви Святого Иоанна, в Бромли. Жених предстал перед алтарем в полевой форме, которой стало модно щеголять вместо парадной. Торжественный прием провели в доме его родителей, у Сандридж-парка, и через несколько дней Джон Найт вернулся к своей батарее во Франции, где и погиб в 1916 году. Во многих газетах печатались объявления о свадьбах без банкетов и даже без консумации – как, например, в случае мисс Джоан Джеймсон и мистера Джона Фаррелла из Ленстерского полка: «Медовый месяц предполагалось провести в Шотландии, но жениху пришлось отбыть в полк».

Для миллионов разлученных семей письма приобретали огромное значение. Некоторые писали домой с фронта каждый день (когда не было боев), и многие жены брались за перо и бумагу не реже. Грамотность в Европе теперь была высокой: за всю войну 1870 года прусская армия в полевых условиях получила полмиллиона посылок и писем {852}. В 1914 году эти цифры выросли до 9,9 миллиона почтовых единиц, доставляемых ежедневно в немецкую армию, и 6,8 миллиона – в обратном направлении. Радость вызывал уже сам факт получения весточки от любимого. «Прочитала такое подробное, такое чудесное письмо от мужа, – сообщала в дневнике австрийская учительница Ита Й. 19 октября. – Как же сильно мы, женщины, зависим от наших возлюбленных супругов!»

Однако большинству корреспондентов, как в тылу, так и на фронте, тяжело давалось описание происходящего и тем более проявление чувств, хотя бы отдаленно отвечающих эмоциональным потребностям адресатов. Снова Ита Й.: «Я пишу своему любимому мужу каждый день. Вспоминаю все, что меня печалит и волнует. Вчера получила от него одно письмо, сегодня два. Он дает интересное, фактическое изложение событий, а в конце всегда припишет нежное словечко! Мне бы хотелось поменьше документалистики и побольше нежности. Но тут ничего не поделаешь, ему приходится гнать нежности прочь из своего сурового сердца» {853}. Некоторые французские крестьяне, волей судьбы ставшие «пуалю», подробно инструктировали в письмах оставшихся на хозяйстве жен, как управляться с фермой. Один солдат из Сент-Альбана в департаменте Тарн волновался насчет оставшейся в конюшне кобылы и упрекал жену: «Ты говоришь, что не отстаешь [с пахотой], но не рассказываешь, сколько посеяно мешков овса и кукурузы» {854}. Одна жительница Лота-и-Гаронны послала в подарок командиру своего мужа паштет, в отчаянии надеясь, что это убедит его избавить супруга от больших опасностей.

«Дома действовало негласное соглашение, которому подчинялись и фронтовики в отпуске, – с пониманием относиться к их нежеланию говорить о войне, – писал мой дед, артиллерийский офицер Рольф Скотт-Джеймс. – На самом же деле это оставшиеся в тылу не желали о ней слушать. Это ни в коей мере не ставит фронтовиков выше или ниже гражданских соотечественников, просто одни развивались в одном направлении, другие – в другом. По правде сказать, понимания между ними не было никакого».

Некоторым представителям привилегированного сословия было трудно относиться к войне серьезно. После визита во Францию в октябре Вайолет Асквит в письме отцу-премьеру пересказывала, подтрунивая над собой, как расспрашивала пожилую беженку «в надежде на сенсационные подробности»: «“Немцы плохо обошлись с вашей деревней?” – “Очень. Все разрушили, ничего не осталось”. – “Сильно зверствовали?” – “Да, они убили свинью!”» {855}