Батальон смерти - читать онлайн книгу. Автор: Мария Бочкарева cтр.№ 28

Я не хотела учинять драку и воскликнула, обращаясь к ней:

– Эх ты, глупая женщина. Да я сама крестьянская девка.

Это еще больше раззадорило нашу хозяйку. Решив, что над ней продолжают издеваться, она совсем разъярилась. Вмешались солдаты и офицеры, пытаясь убедить ее в правдивости моих слов, потому что никому не хотелось выходить из амбара под дождь. Однако, чтобы урезонить ее, требовалось нечто большее, чем слова, и мне пришлось расстегнуть шинель.

– Господи Иисусе! – сказала женщина и перекрестилась. – И верно, баба.

И сердце у нее тотчас оттаяло, а голос стал ласковым. Она расплакалась. И рассказала мне, что ее муж и сын в армии и от них уже давно нет никаких вестей. Она обняла меня, накормила и напоила молоком, расспрашивая о моей матери и сокрушаясь о ее доле. Мы расстались очень душевно, и ее благословение надолго сохранилось в моей памяти.

Уже шел снег, когда мы возвратились на передовую. Наша позиция теперь находилась у Фердинандова Носа, между озером Нарочь и Барановичами. В первую же ночь командир роты предложил нам выделить тридцать добровольцев для разведки боем, чтобы выявить силы и позиции неприятеля. Я была в числе тридцати.

Мы начали движение колонной по одному, шли крадучись и так тихо, как только было возможно. Миновали какой-то лесок, где вражеский патруль, услышав скрип снега, вдруг затаился. Мы подобрались к траншеям неприятеля и залегли перед колючей проволокой, всем телом вдавливаясь в снег. Томила тревога, оттого что нашего присутствия как-то странно никто не замечал. Возглавлявший группу поручик Бобров, в прошлом школьный учитель, а теперь боевой командир, внезапно уловил какой-то звук у нас в тылу.

– Там что-то творится, – прошептал он.

Мы насторожились, но не успели оглянуться, как были окружены группой противника, по составу больше нашей. Стрелять было поздно. Мы воспользовались штыками в этой короткой, но ожесточенной схватке.

Я увидела германца, который вдруг возник передо мной, как башня. Нельзя было терять ни секунды: речь шла о жизни или смерти. Прежде чем он успел пошевелиться, я воткнула штык ему в живот. Штык застрял. Немец упал. Из него струей хлынула кровь. Я попыталась вытащить штык, но безуспешно. Это был первый человек, которого я взяла на штык. И все совершилось мгновенно.

Преследуемая другим немцем, я стремглав бросилась к нашим окопам, несколько раз падала, но поднималась, чтобы бежать дальше. Наши проволочные заграждения были протянуты зигзагами, и я не могла быстро найти позиции своих. Складывалась весьма критическая ситуация, но тут я вспомнила, что у меня есть несколько ручных гранат. Швырнув одну из них в своего преследователя, я упала на землю, чтобы избежать ударной волны, и уже после этого добралась до нашей траншеи.

Из группы численностью в тридцать человек вернулось только десять. Командир лично поблагодарил меня за храбрость, выразив удивление тем, как я ловко разделалась с германцем. По правде сказать, в глубине души я и сама этому поражалась.

1915 год приближался к концу. Зима была суровой, и жить в окопах стало нестерпимо трудно. Смерть встречали как спасение от мук. Но лучшим избавлением была какая-либо рана, позволявшая человеку отправиться в полевой госпиталь. Часто случалось так, что людей засыпало снегом и они замерзали. Многие обмораживали ноги, и тогда требовалась ампутация. Наше снаряжение нуждалось в замене, а система снабжения совсем разладилась. Становилось трудно заменить пару изношенных сапог. Нередко задерживалась полевая кухня, и приходилось голодать, страдая от голода так же сильно, как от холода. Но мы были терпеливы, как и подобает сынам матушки-России. Нерешительность командования и затянувшаяся оборона заледенелых траншей действовали угнетающе. Мы рвались в бой, в такой страшный бой, который позволил бы добиться победы и положить конец войне.

В одну горькую для меня ночь я попала на аванпост вместе с тремя другими солдатами. Мои сапоги были вконец изношены. А на таком задании даже пошевелиться нельзя. Любое движение грозило смертью. Вот и лежали мы так на белом снегу, открытые со всех сторон для атак Деда Мороза. И он без промедления начал свою работу, и делал это основательно. В правой ноге у меня возникли странные ощущения. Она начала замерзать. Захотелось сесть и потереть ее. Но нечего и мечтать об этом. Какой-то звук? Только не думать о ноге; надо напрячь все силы и услышать вновь этот странный звук. Должно быть, причуда ветра? Нога онемела. Я перестала ее ощущать.

«Пресвятая Мать Богородица, что же теперь делать? – подумала я. – Правую ногу потеряла. У остальных троих солдат тоже отмерзают ноги. Они только что шептали мне об этом. Если бы командир сменил нас сейчас! Но два часа еще не истекли…»

Внезапно мы заметили подползавшие к нам две фигуры в белом. Это были немцы, которым для таких заданий выдавали специальные костюмы. Мы открыли стрельбу, они ответили. Пуля прошила мою шинель и немного оцарапала кожу. Потом все опять успокоилось, и нас вскоре сменили. У меня едва хватило сил добраться до своего окопа. Там я упала без сил и только повторяла:

– Моя нога! Ой, моя нога!

Меня отправили в госпиталь, и там выяснилось, что нога в ужасном состоянии – белая как снег и даже покрылась инеем. Боль была мучительной, но ничто не испугало меня так, как слова доктора о вероятной необходимости ампутации. Я решила всеми силами бороться против этого. Врачи вскоре сумели остановить болезнь и упорным лечением привести ногу в нормальное состояние.

Пока я лежала в госпитале, наступил 1916 год от Рождества Христова. Почти сразу после моего выхода из госпиталя нашу роту отвели в тыл на месячный отдых в деревню Белое, расположенную на некотором удалении от линии фронта. После размещения на постой в домах крестьян нас порадовали банькой, и спали мы на русских печках совсем по-домашнему. Появилась даже возможность смотреть кино: представители Земского союза возили киноаппарат на автомобиле от одной базы к другой. Мы также организовали собственный театр и поставили пьесу, написанную одним нашим офицером-артиллеристом. В этой драме было две женские роли, и меня выбрали на главную. Другую женскую роль играл молодой офицерик. Я с большой неохотой согласилась играть эту роль, да и то лишь после долгих уговоров командира. Я не верила в свои способности, и даже бурные аплодисменты, которые мне достались после исполнения, не могли меня переубедить.

В Белом многих солдат и офицеров навещали жены. Я познакомилась с некоторыми из них, даже завязала недолгую дружбу, например с женой санитара-носильщика, с которым я когда-то работала. Это была молодая, симпатичная и очень располагавшая к себе женщина, и муж просто обожал ее. Когда уже заканчивался месяц нашего пребывания на отдыхе и пришел приказ отправить жен в тыл, этот санитар одолжил у командира лошадей, чтобы отвезти жену на станцию. По возвращении с ним случился апоплексический удар, и он тут же умер. Ему устроили похороны с воинскими почестями, и я положила венок ему на гроб.

Когда гроб опускали в могилу, я невольно подумала, не похоронят ли меня вот так же или, быть может, тело мое будет разорвано на клочки и развеяно ветром на ничейной полосе. И такая мысль, по-видимому, пронеслась в голове у многих.