Вторая мировая война. Ад на земле - читать онлайн книгу. Автор: Макс Хейстингс cтр.№ 117

Другая домохозяйка, Джин Вуд, рассказывала: «Со мной по соседству жили очень приятные немолодые люди. Она ждала на побывку сына, у нее не было мяса, чтобы его угостить. А мне в тот день мясник дал кролика, вроде как угостил, но я не хотела кролика, я бы лучше купила яиц для детей. И я отнесла кролика ей. Она так радовалась. И тут пришло извещение, что ее сын погиб. Мы готовы были прямо выбросить этого кролика. Такой был милый мальчик, молодой офицер, всего девятнадцать лет»70. Все они были милыми мальчиками для тех, кому пришлось их оплакивать.

Мюриэль Грин, одна из 80 000 английских женщин, завербовавшихся на сельскохозяйственные работы, расплакалась в последний вечер, когда в июне 1942 г. ей предстояло уехать из дома. «Я плакала из-за войны. Она изменила нашу жизнь так, что уже ничего не будет по-прежнему. Грустно было глядеть на опустевший берег. Когда уезжаешь далеко и только из маминых писем узнаешь, какие еще случились беды, кто из мальчиков погиб, чья семья осиротела, это лишь слова. Но приезжаешь домой – и это убийственно. Никогда жизнь не будет такой прекрасной, как перед войной. Последние два года и начало 1939-го были самыми лучшими в моей жизни, все были молоды и счастливы. Я могла бы плакать часами, только маму не хотела расстраивать»71.

Американка Делли Хане оказалась одной из тех женщин, которые в лихорадочном волнении и круговерти той поры вышли замуж не за того мужчину, а в последующие годы разочаровались и раскаялись. «Он был солдатом. Кем же он мог быть, если не самым прекрасным, самым замечательным из людей?» – говорила она потом с печальной умудренностью. Она жалела и других, переживших столько семейных несчастий: «Беременные женщины, с трудом удерживавшие равновесие в дребезжащих вагонах, ехали в последний раз проститься с мужьями, перед тем как тех отправят за море. Женщины, возвращавшиеся со свидания, проезжали огромные расстояния с маленькими детьми. Как-то кормили малышей в пути, перепеленывали. Мне было так их жаль. И я вдруг поняла, что это вовсе не прекрасное приключение, как нам внушали. Я возблагодарила Бога за то, что у меня хотя бы нет детей»72.

Дети цеплялись за скудные воспоминания об отцах, с которыми они разлучались на годы, а многие и навсегда. Родители Бернис Шмидт из Калифорнии развелись, когда ей было девять. Ее тридцатидвухлетний отец, оказавшись, таким образом, холостяком, подлежал призыву. Перед отплытием за море его отпустили ненадолго из тренировочного лагеря, он вернулся в Лос-Анджелес и повел троих детей в парк аттракционов. Он признался им, что тоскует по дому, и каждому сделал на прощание небольшой подарок. Бернис досталась заколка в форме стрелы, соединяющей два сердца, с гравировкой: «Бернис от папы». Рядовой Шмидт из 317-го пехотного полка пал в бою 15 ноября 1944 г. Его дочь навсегда запомнила день, когда пришло извещение о его смерти: ее день рождения, ей исполнилось двенадцать лет73. Однажды в октябре 1942 г. Нелла Ласт стояла и смотрела на соседских детей. Их мать тронула ее за руку и спросила: «О чем вы сейчас думаете?». «Сама не знаю, – ответила миссис Ласт. – Как вы счастливы, что вашему Яну всего семь!» И соседка ответила просто: «Да, я знаю»74.

До 1943 г., когда все изменилось со Сталинградской битвой и бомбардировкой немецких городов, большинство гражданских лиц в Германии, за исключением тех, кто потерял на фронте близких, воспринимали войну скорее как глухую боль, чем как открытую рану. «Возможно ли привыкнуть к войне? – размышляла Матильда Вольф-Монкебург, немолодая жена ученого из Гамбурга в 1941 г. – Этот вопрос мучает меня, и я страшусь утвердительного ответа. Поначалу все это казалось невыносимым, непостижимым, а теперь как-то улеглось и живешь изо дня в день в страшной апатии. Мы все еще располагаем теплом, привычными удобствами, у нас довольно еды, а порой бывает горячая вода, никаких особых усилий, кроме ежедневных походов за продуктами и небольших хозяйственных дел»75. Как все немцы, за исключением партийных функционеров, получавших и в этой сфере, как во всех остальных, определенные привилегии, фрау Монкенбург жалуется главным образом на скудный рацион питания: «Все ощутимее пустота внутри, и все острее потребность в чем-то недоступном, – пишет она в 1942 г. – Яркие фантазии дразнят множеством живых красок, воображаются большие сочные бифштексы, молодая картошка, длинные стебли спаржи и рядом золотые слитки масла. Как это унизительно, как это жалко! А есть люди, которые величают это героической эпохой»76. Но лишения, на которые жаловались немцы, были не так уж велики на общем фоне: в Великобритании производство потребительских товаров между 1939 и 1945 г. упало на 45 %, в то время как в Германии только на 15 %. Вероятно, не вся пища была немцам по вкусу (в частности, ежегодное потребление картофеля возросло с 12 млн до 32 млн тонн), но всерьез голод наступил лишь под конец войны, в мае 1945 г.: немцы морили голодом оккупированные страны, чтобы хорошо кормить свой народ.

Голод – универсальная тема этой войны, многократно умножившая страдания. И все же именно здесь нагляднее всего разделение, разные уровни и степени мучений. Гораздо больше людей во всем мире страдало и даже умирало от недоедания, чем в любую предшествовавшую войну, в том числе и в Первую мировую, поскольку в конфликт оказалось вовлечено беспрецедентное число стран и значительная часть сельскохозяйственных угодий была выведена из хозяйственного оборота. Даже в странах, избежавших повального голода, гражданское население сполна ощутило нехватку продуктов. Британская система рационирования гарантировала, что никто не умрет с голоду, а бедняки питались даже лучше, чем в мирное время, но удовольствия эта еда не доставляла почти никому. Деревенская девушка Джоан Иббертсон писала: «Мы были одержимы едой. В первом месте, где я жила, хозяйка готовила овощной гарнир только по воскресеньям, а так в понедельник нам давали холодное мясо и дальше всю неделю сосиски. Иногда она варила к сосиске картошку, но чаще выдавала нам по куску хлеба. Вернешься с работы, после целого дня на подножном корме и пятикилометровой поездки на велосипеде в оба конца – тебя ждут две сосиски на большой, холодной тарелке зеленого стекла. Однажды сосед занес мешок морковки, сказал, что она предназначалась для кроликов, но мы с радостью воспользовались его подаянием. Раз в неделю выдавали яичный порошок, но наша славная хозяйка предпочитала готовить завтрак с вечера, и к утру это угощение, подаваемое на тостах, и выглядело как опилки и так же скрипело на зубах. А в другой раз по утрам на тосты намазывали рыбную пасту… К Рождеству нам разрешили купить курицу, но птица досталась такая старая и жесткая, что мы еле ее разжевали»77.

В неделю взрослому англичанину причиталось 100 г жира или масла, 300 г сахара, 100 г бекона, два яйца, 150 г мяса, 50 г чая и неограниченное количество овощей или фруктов по сезону сверх пайка, если таковые удастся найти. Большинство семей пускались на всякие ухищрения, чтобы пополнить этот скудный рацион. Дерек Ламберт запомнил в раннем детстве сцену за общим столом: «Однажды утром с напускной небрежностью на стол ставится банка варенья… Отец, человек, не склонный к проявлениям чувств, намазывает варенье на хлеб и откусывает. Хмурится и спрашивает: “Что это такое?” – “Морковный мармелад”, – отвечает ему мать. С необычной для него демонстративностью отец берет банку, выносит в сад и выливает в яму с компостом»78.