Мартин замолчал на миг, втайне надеясь, что ключник
что-нибудь скажет.
Но ключники никогда не давали ответов. Маленький ключник
возился в кресле, внимательно смотрел на Мартина и молчал.
– Лишь иллюзия непрерывности даёт силы жить, не замечая тех
нас, что, будто тени, падают к ногам, – сказал Мартин. – При каждом шаге, при
каждом вдохе. Мы умираем и оживаем, мы оставляем мёртвым хоронить своих
мертвецов. Мы идём, зная, что мы – частица, но надеясь, что мы – волна. У нас
нет выбора, как нет выбора у фотона, несущегося от звезды к звезде. И может
быть, мы должны быть благодарны за то, что у нас нет выбора.
Мартин замолчал.
– Ты развеял мою грусть и одиночество, путник. Входи во
Врата и продолжай свой путь.
Мартин кивнул, продолжая сидеть.
– Фотону, что выплеснула сверхновая, быть может, и мнится,
что он частица. Никогда не интересовался, умеют ли фотоны думать, – сказал
ключник и улыбнулся, обнажая гладкие белые пластинки зубов. – Но и фотон
однажды закончит свой путь. На сетчатке твоего глаза или в фотосфере другой
звезды – не важно. Он всё равно не исчезнет бесследно.
Мартин кивнул и встал.
– Мне понравилась твоя аналогия, – сказал ключник. – Никогда
не забывай – ты не только частица, ты волна.
– Ключник! – поражённо воскликнул Мартин. Но ключник не
замолчал, встав с кресла. Он оказался совсем низеньким, по плечо Мартину.
Смешное мохнатое коротконогое существо с глубокими тёмными глазами…
– Самая хитрая ловушка жизни – уверенность, что предстоит
умирать, – сказал ключник, не отрывая взгляда от Мартина. – О, как легко и
просто было бы жить, зная, что ты смертен! Как волнительно быть всего лишь
элементарной частицей, несущейся сквозь вечную тьму! И как элементарно быть
вечной волной, неизменной не только в пространстве – во времени! Но любая
крайность губительна, Мартин. Отвергая вечность, мы теряем смысл существования.
Но, отвергая изменчивость, мы теряем смысл самой вечности…
Ключник шагнул к Мартину, и тот с дрожью в теле ощутил
прикосновение к запястью маленькой волосатой ручки.
– Страх – скорлупа разума, устрашившегося непознанного, –
прошептал ключник. – Страх – свойство каждой личности. Но случается и так, что
страх становится свойством целого общества… Ты не должен бояться, Мартин. Ибо
страх убивает разум. Страх есть маленькая смерть, влекущая за собой полное
уничтожение…
Мартин нахмурился и продолжил:
– Я встречу свой страх и приму его. Я позволю ему пройти
надо мной и сквозь меня…
[6]
Ключник расплылся в улыбке:
– Отправляйся на Шеали, Мартин. И сделай то, чему суждено
быть исполненным.
Он исчез так мгновенно и бесследно, что сознание не сразу
согласилось принять это исчезновение. Мартину пришлось опустить взгляд, чтобы
избавиться от фантомного ощущения – руки ключника на своём запястье.
– Застрелиться и не жить, – пробормотал Мартин, осмысливая
случившееся. – Быть того не может!
Только что он получил приказ от ключника!
Его, свежеиспечённого сотрудника госбезопасности России,
призвали на службу всемогущие ключники!
– Мамочка, ну зачем я тогда поднял трубку… – прошептал
Мартин. – Почему я вообще не остался на Хляби, почему не пошёл в город за
отваром из редких водорослей?
Но в этих словах было слишком много страха, чтобы Мартину
захотелось продолжать тему.
Глава 3
Центром города был храм.
Здесь хватало всего – и сверкающих высотных зданий из стекла
и металла, напоминающих архитектурные изыски аранков, и уютных коттеджей,
окружённых палисадниками, и общественных сооружений вроде стадионов,
супермаркетов, банков и школ (во всяком случае, их вполне сходных аналогов).
Но храм был сердцем города, его осью и стержнем, его
краеугольным камнем. Все дороги здесь вели к храму – серому каменному конусу,
вознёсшемуся в небо на сотню-другую метров. Чем-то он напоминал Вавилонскую
башню со средневековых рисунков: и крепкой основательностью всего строения, и
ведущей на самый верх дорогой, спиралью опоясывающей конус, и какой-то едва
уловимой неправильностью, незаконченностью. Ровное, почти невидимое в дневном
свете пламя газовых факелов дрожало на самой вершине храма и в нишах, разбросанных
по стенам. Ночью зрелище должно быть потрясающее…
Мартин достал фотоаппарат, сделал несколько снимков на
память. Подумал и решил, что храм Шеали напоминает ещё Станцию ключников на
Аранке – только воплощённую не в современных, а в природных материалах.
С пригорка, на котором стояла местная Станция, кстати –
самая заурядная по архитектуре, вид открывался великолепный. На фоне синего
неба – исполинский серый конус в искрах факелов… И солнце стояло удачно, за
спиной Мартина, высвечивая Джорк, столицу Шеали, во всей красе. А вокруг храма
– паутина улиц, зелень садов, бегущие по дорогам машины, крошечные точки
пешеходов… даже отсюда в их походке угадывалась характерная прыгучесть,
доставшаяся шеали от птичьих предков.
На Мартина неспешно, солидно наползла тень. Над головой
проплывала сигара грузового дирижабля – шеали не любили слишком быстрых средств
передвижения. В блестящей металлической сети под дирижаблем болталась охапка
брёвен. Это тоже что-то напоминало… какую-то древнюю фантастическую картину на
тему грядущего покорения Сибири. В двадцатом веке «покорение» означало не что
иное, как «разграбление природных ресурсов». Человек сказал Днепру… и
пошло-поехало.
Мысленно Мартин притащил на Шеали эксперта Эрнесто
Полушкина, задрал тому голову – чтобы полюбовался дирижаблем, потом потыкал в
сторону города, машин, храма и небоскрёбов. И заорал – так же мысленно:
«Говоришь, неразумны, теоретик хренов?»
Припекало. Редкие порывы ветра сразу приносили прохладу,
всё-таки в этой точке планеты сейчас была ранняя весна, но ветер налетал редко,
зато солнце жарило нещадно. Дожидаясь автобуса, Мартин взмок, разделся до
рубашки и упаковал куртку в рюкзак. Стал уже подумывать, не раздеться ли до
пояса, но в этот момент на асфальтовой дороге, уходящей в сторону города, появился
автобус – не лишённая изящества машина на шести колёсах. Кроме совершенно
лишней, с точки зрения Мартина, пары колёс, автобус мало чем отличался от
какого-нибудь старомодного, но симпатичного «мерседеса» или «фольксвагена».
Автобус притормозил возле Мартина, открылась дверь. Тощий
шеали, сидящий с ногами в напоминающем насест кресле, вскинул руки, говоря:
«Привет тебе. Ты едешь?»