Защитники Русского неба. От Нестерова до Гагарина - читать онлайн книгу. Автор: Олег Смыслов cтр.№ 51

В боях за Севастополь он лично сбил один «фокке-вульф».

В конце мая 1944 г. Морозов доложил командующему ВВС о прибытии своего полка на подмосковный аэродром для переучивания на Ла-7 и убыл в отпуск (12 дней отдыха предоставили всему личному составу).

А 18 июля, когда полк был уже в сборе и ожидал своего командира у столовой, пришло горькое известие. По нелепой случайности командир погиб от взрыва трофейной толовой шашки. Тогда во временное командование вступил А.Ф. Ковачевич.

В одну из встреч я спросил Аркадия Фёдоровича о том, как летали командиры полков на фронте.

«Кто-то хотел летать, кто-то не хотел, — мгновенно отвечает генерал Ковачевич. — Если брать командиров, то, например, командир 27-го полка летал мало. Вы понимаете, в чём дело. Есть такие факторы, которые даже иногда и не объяснить. Я должен сказать, что Иванов перестал летать после одной посадки на МиГ-3 вне аэродрома под Москвой. Когда умудрился сесть на лесную поляну без шасси и разбил себе лоб о прицел.

На Сталинград мы шли уже с новым командиром. Володя Иванов отпросился после Воронежских боёв в Москву и больше не вернулся. Новый полк он получил в тылу. Я потом у него бывал там.

Летом 42-го в Сейме Горьковской области мы получали Ла-5. Иванов не вернулся. Комдив вызывает и говорит: "Вот вам новый командир полка!" Его полк тоже пришёл на переформирование и пополнение. Из их полка сделали 2-ю эскадрилью, а из моего 1-ю. На Сталинград мы улетели с новым командиром, но полк вёл я. Прилетели, и уже на следующее утро я пришёл на задание, а он появился только на третьи сутки. Сел на аэродроме Гумрак. И мы его больше не видели. Я спросил начальника штаба: "А где Слуцков?" Говорит: "Он взлетел". Потом смотрим, несётся. Правая нога выпущена. Не убрана. Туда-сюда, выпускает шасси. Через 20 минут запрос: Ла-5 такой-то раскраски с правой выпущенной ногой наш? Оказывается, он взлетел после нас. Мы на запад, на Сталинград, а он пошёл на восток, на Владимировку. И там заходил И-153 на посадку. На 4-м развороте он его поджёг. Тот хорошо выбросился с парашютом. А этот пришёл с победой. Его надо было судить. Но командир дивизии его прикрыл. И он пропал…

Встретил я его на Ярославском вокзале зимой 44-го. Подполковник, штурман в полку ПВО в Ярославле. Вот куда его сослали от трибунала подальше. А первый боевой вылет под Сталинградом мы совершили, когда нас 18 августа генерал Хрюкин отправил на Сталинград. Они решили поднять всю истребительную авиацию. И что вы думаете? Подняли. "Мощью" оказалось аж 18 штук: наши Ла-5, 3 ЛаГГа и 2 Яка. И вот эта мощь пошла на Сталинград. Хорошо, что мы никого не встретили. Если бы мессера поднялись. Они бы нам нащёлкали. Потому что летели мы в сборной солянке и никто никого не знал: кто там в строю. А если говорить о Шестакове, так тот всё время рвался в полёт. Он уже был заместителем командира дивизии, а всё время летал с нашим полком. Мы идём на задание, смотрю, Як пристроился. Спрашиваю по радио: "Я Сокол-15, кто пристроился?"

Он сразу смеётся: "Я Сокол-1". Ну и всё. Замкомдива у нас в боевом порядке, пошли!

Почему-то к этому периоду начинает срабатывать инстинкт самосохранения. Потом другое скажу. Когда я был замом, то Хрюкин дал мне задание выезжать с радиостанцией и управлять авиацией. Особенно на Миусе. В общем, стали появляться и другие задачи.

Но в основном, конечно, срабатывал инстинкт самосохранения».

В январе 1944 г. А.Ф. Ковачевича вызвали в Москву к Главкому ВВС. Аркадий Фёдорович прилетел с фронта и сразу же прибыл в Главный штаб. Но Новикова на месте не оказалось. Он был в Ленинграде. Как раз шло снятие блокады. Доложили Главкому. Он приказал его ждать. Всё это время Ковачевич жил в одноместном номере в гостинице Центрального дома Красной Армии. Ходил в театры. Посетил цирк и оперетту. А питался по специальным талонам в ресторане Москва. Там тогда питались в основном работники Госплана, который находился напротив. Кормили хорошо, по заказу. Сталинский сокол там завтракал, обедал, а иногда и ужинал. Правда, приходил всегда пораньше. Чтобы скорее добраться до гостиницы до комендантского часа. Ужин же заканчивался в 21.00.

«Приходишь, — вспоминает Аркадий Фёдорович, — а там уже официант: 'Товарищ майор куда?" — "Мне куда-нибудь за столик, чтоб я тут не светился". Привёл меня. Всё хорошо.

И вот в первый же день я попал на завтрак, а потом на ужин. Ко мне подсел капитан из Смерша. Говорит: ''Можно с вами?" — "Пожалуйста".

Он видит, что я немного с подозрением смотрю. Достаёт удостоверение, показывает. Я говорю: "Чего ж вы здесь, а не на фронте?" Он: "Я после ранения возвращаюсь. И сейчас, пока мне место ищут, попросили взять под контроль этот объект". И вот заканчивается ужин в 21.00. Мне пора в гостиницу. А он уговаривает остаться и посмотреть на то зрелище, которое будет после. На мои возражения говорит: "Мы всё решим".

Уходят люди и происходит смена декораций. Через каких-то 10 минут зажигаются люстры, а был полумрак, и открывается на всю ширь сцена. Появляются новые люди, в основном молодёжь, и оркестр играет танго и фокстрот. Какая-то певичка поёт. И смершевец мне рассказывает: вот это сын такого-то, а этот такого-то. Все бронь имеют, а должны были быть на фронте…»

В гостиницу Ковачевич вернулся до полуночи. Офицер Смерша, как и обещал, выписал ему пропуск. Добирался на попутках. А потом долго думал об этом московском вечере…

«Когда я летел обратно на фронт, — говорит Аркадий Фёдорович, — я думал, что я буду рассказывать своим друзьям?» Для него это оказалось самым тяжёлым воспоминанием.

Обязанности командира полка гвардии майор Ковачевич исполнял до октября 1944 г.

И вдруг его отправляют в академию. А командиром назначают бывшего подчинённого Лавриненкова. Меня долго мучил вопрос: почему? И я долго не решался спросить об этом генерала Ковачевича. Но однажды как-то вскользь поинтересовался. А Аркадий Фёдорович словно ждал этого вопроса…

«Готовилась группа в дальнее сопровождение. А утвердить меня не утвердили. Морозов погиб, а Лавриненкова назначили. Меня же на эту группу не назначили. Почему?

Я поехал в управление кадров. А в ЦК уже утвердили другого кандидата. Я узнал, что в управлении кадров появились люди, которые выразили сомнение: он же Ковачевич, а надо будет лететь через Югославию. А эта группа должна была сесть в Италии, сопровождать союзников через Балканы на Як-9 дальнего действия. Ну, меня не утвердили. И я хотел вернуться домой к себе в полк. Думал: "Чёрт с ним, буду чем-нибудь!"

А тут подвернулся Хрюкин. Он говорит: "Ну, куда ты, зачем? Я сейчас двадцать человек отправляю в академию". Пишет направление, и меня отправляют в Москву».

Сначала Аркадий Фёдорович попал в Академию имени Жуковского. Его очень хорошо принял лично сам её начальник. Всё расспрашивал о фронте. А потом и сталинский сокол задал ему один, но весьма существенный вопрос: «А какая у меня будет перспектива после окончания академии?» — «Ну, выйдете инженером». — «Я же боевой лётчик, какой же я инженер!» — «Ну, пойдёте лётчиком-испытателем!»