Защитники Русского неба. От Нестерова до Гагарина - читать онлайн книгу. Автор: Олег Смыслов cтр.№ 41

Награждён орденом Красной Звезды.

В годы войны командир звена, заместитель командира эскадрильи 177-го ИАП.

В ночь на 7 августа 1941 г. Талалихин в воздушном бою под Москвой (район Подольска) в 23 часа 28 минут таранил бомбардировщик противника.

В ночном бою был ранен в правую руку, тем не менее, Хе-111 был уничтожен.

На следующий день Талалихину было присвоено звание Героя Советского Союза. После излечения снова в строю.

Только в октябре сбил 3 самолёта противника (13-го сбил 2Хе-111и15-гоМе-110).

27 октября 1941 г. вылетев во главе шестёрки истребителей на прикрытие наших войск в район деревни Каменки, на берегу Нары (85 км западнее Москвы) сбил один «мессер», но разбился на вынужденной посадке.

Долгие десятилетия ночной таран Талалихина в небе Москвы считался первым. Однако со временем выяснилось: 29 июля 1941 г. лётчик 27-го ИАП П.В. Еремеев на истребителе МиГ-3 таранным ударом сбил бомбардировщик Ю-88. Указом Президента РФ от 21 сентября 1995 г. П.В. Еремееву посмертно было присвоено звание Героя России.

* * *

Свой первый орден Красной Звезды А.Ф. Ковачевич заслужил «за отличное выполнение задания при отражении авиации противника от гор. Москвы». Указ Президиума Верховного Совета СССР был подписан 28 октября 1941 г.

Первый орден затри первых победы в воздухе. Но самая первая зафиксирована в архивных документах 11 октября 1941 г., когда в районе Зубцово лейтенант Ковачевич длинной очередью, разогнав свой МиГ-3 на пикировании сбил Me-109.

18 октября 1941 г. в районе г. Калинина он сбивает второй Me-109, а 27 октября 1941 г. в районе Завидово третий Me-109. Причём лётчик испанец был пленён войсками 30-й армии.

О бое 18 октября Аркадий Фёдорович вспоминает следующее: «При сопровождении бомбардировщиков истребители прикрытия нашей эскадрильи схлестнулись в жаркой схватке с истребителями Me-109. Бой шёл в несколько ярусов. МиГ-3 и Me-109 то камнем падали вниз, то вертикально взлетали вверх. Мне удалось сбить одного из "мессеров". И тогда фашисты не выдержали, стали уклоняться от боя, а вскоре и вовсе удалились».

Тогда войска противника прорвались в районе юго-восточнее Ржева. Эскадрилье, в которой летал Ковачевич, была поставлена задача: сопровождать бомбардировщики в налёте на аэродромы Ржев, Зубцов, занятые фашистами.

И ещё: «С "мессерами" я уверенно себя почувствовал, ну с превосходством даже, это здесь, под Москвой, когда немцы наступали. Я даже вам больше скажу. В конце ноября мы встретились над Кремлём. Кремль внизу. Сто девятых четвёрка, а мы тройка на "мигах". Они один "МиГ" подбили, и подбили так, что Лешка Аникин спланировал и сел в Подлипках. А мы парой дрались и одного завалили. В Чёрные Грязи ездили, смотрели "мессера" этого. Я вам скажу, за время войны "мессершмитт" для меня был страшен, конечно, но я с ним мог справиться. Самое страшное было, атакуешь группу бомбардировщиков, плотную группу. Куда подойти? Они ощетинились. Знаете, особенно "Хенкель-111". У него кормовая, бортовая, носовая. Никуда не подлезешь…»

Запомнился А.Ф. Ковачевичу и бой с разведчиком под Москвой: «Страшно, очень страшно. Боязно. Потому что 4кхейнкель". Я к нему подходил со всех сторон.

"Хейнкель" со всех сторон лупит в меня. Было страшно. Пулемёты заклинило. Но он мне помог. Он ударил и попал по масляному баку, и меня залило маслом. Но, к счастью, масло потекло на пулемёты. И когда я нажал в очередной раз, они заработали. Я был так счастлив, что снял очки и всё, что мог, выпустил в него. Он загорелся и упал. Я его проводил».

Поздним вечером 12 октября 1941 г., за шесть дней до первой победы, когда к границе аэродрома, где базировались наши полки, прорвались немецкие танки, Аркадий Фёдорович отличился ещё и на земле, дав команду развернуть самолёты в сторону противника и открыть по ним огонь. Благодаря находчивости и решительности лётчика (этому примеру последовали лётчики и других полков) немцы были вынуждены отойти от аэродрома. Но в связи с создавшейся обстановкой на рассвете следующего дня лётчики 27-й ИАП покинули аэродром Мигалово, перелетев ближе к Москве, в Клин. С этого аэродрома они будут работать в течение всей осени и начала зимы 1941 г.

А.Ф. Ковачевич: «В октябре мы сели в Клину и уже от Клина пошли ночные налёты. Пришлось отражать и ночные и дневные налёты. Как-то я не думал об этом. Господи! Подъёмов была куча. Это ужас. Нас поднимают, и мы ходим. Меня однажды подняли. В общем, получился такой казус. Я сбиваю самолёт рядом с Клином и пошёл на КП полка. Доложил. Долго с меня спрашивали. Потом я звонил в корпус. И там допрашивали. Уже вечер. Пора ужинать. Ну пойду ужинать. Думал, там никого нет, а там сидит вся эскадрилья. И инженерно-технический состав, и лётный. Словом, меня напоили. Прямо скажем, дали стакан со спиртом. Я выпил. Прошу пить, а они мне ещё и запить дали спиртом. Но после ужина командир полка говорит: "Иди отдыхай!" И я ушёл не в землянку, а в тёплое помещение. Было холодно уже. А среди ночи, часа в два, поднимают. Срочно на аэродром. Я им говорю: "Не поеду я, ведь я же пьяный!" — "Нет, командир полка приказал!"

И вот я приехал на аэродром и из своей землянки позвонил командиру Володе Иванову: "Я не могу, ты же понимаешь, что меня напоили. Я ещё пьяный!"

Он мне: "Ты пока терпи, поспи там в землянке, а мы будем отбиваться". Я не знаю, сколько прошло, сорок минут или час. Меня снова солдат будит. Беру трубку. Командир полка говорит, что угрожают. Взлёт. Давай воздух и всё! Техник бежит впереди меня и говорит, что я испорчу самолёт. "Ты под суд пойдёшь и я под суд". Ну, в общем, взлетел.

Ни выруливал никуда, прямо со стоянки. Запустил двигатель, прогрел и перед собой взлетел. Так сиганул, что метров на двести вошёл в облака и вышел из облаков на высоте 7 тысяч, ну и пошёл по курсу. Ночь. Пришёл по расчёту времени в зону. Доложил по радио, что я прибыл. Мне говорят: "Будьте в зоне". Вот я в зоне этой кручусь. Встал в левый вираж. Убрал оборотики и хожу виражиком. Я начал уже засыпать. Смотрю на часы, прошло минут 30 — 35. Я говорю: "Что мне делать? Что я тут болтаюсь?" Спрашивают: "А где вы?" — "В зоне". — "Идите домой". — "Спасибо. А где мой дом?" Я же за облаками ночью. Приводов никаких нет. Вот вам и наведение.

А наводили нас по радио с КП корпуса. Вот они-то меня и держали. Продержали, и я пошёл. К этому времени немножко освоили полёты в сложных условиях. Но в сложных мы летали. Наша эскадрилья вся летала днём и ночью до войны на МиГах, на И-16 в любых условиях. Шарик, стрелка, высотомер и пошёл. Дело в том, что мы поставили аэродром точно на север, в 25 км, и поставили зенитный прожектор. Дали ему отцветку. У нас был оранжевый цвет. И какая бы толщина облачности ни была, то всё равно сверху, когда над облаками находишься, я вижу этот светлый круг. А отцветка оранжевая, или голубая, белая. Она воспринимается. Вот я захожу — он строго на север стоит. Значит, я выхожу туда и захожу. И вхожу в это пятно. И спускаюсь. Там была установка такая, по-моему, 10 м/с вертикальная скорость.

Я где-то в районе аэродрома выхожу под облака. И вот идёшь, смотришь на приборы: уже 250 м. А контролировали по огонькам.