Люби и властвуй - читать онлайн книгу. Автор: Александр Зорич cтр.№ 55

О да, гиазир Эгин не зря ел хлеб Свода Равновесия. С риторикой у него было все в порядке. Ибо риторика ― это когда любая, даже чуждая тебе мысль облекается в златотканые одежды убедительности и красноречия. Эгин при желании мог доказывать что угодно и с каким угодно жаром, лишь бы добиться своего. Он не верил в отраженных в первую очередь оттого, что не знал, кто это, а во-вторых, потому, что не хотел верить. Но ради того, чтобы покинуть Хоц-Дзанг, он был готов на что угодно. Сколь бы сладок ни был плен, он остается пленом.

Тара слушала его, не перебивая. Кажется, теперь она сидела на ложе и пристально смотрела на Эгина. Впрочем, поручиться Эгин не мог, ибо никаких доказательств у него, разумеется, не было. Наконец ее уста разверзлись, в посрамление Эгину, ибо голос доносился со стороны окна.

– Я, разумеется, помогу тебе, Эгин, в твоем предназначении.

Эгин опешил. Вот уж что-что, а такое быстрое согласие было для него неожиданностью. Она что теперь, устроит ему побег?

– Слушай меня внимательно. Четыре сочленения Скорпиона находятся в Хоц-Дзанге. Дотанагела был во многом прав, когда говорил о том, что интересующие его сегменты тела Скорпиона находятся на Севере. Они действительно находились там, служа декоративными гардами столовых кинжалов для разделки крупной дичины, и принадлежали внучатому племяннику предыдущего сотинальма Харрены. Нынешний сотинальм, получив наследство, поспешил перевезти его в свой удаленный замок у южной границы, в Дельту. И сегменты Скорпиона, а точнее, набор из четырех столовых кинжалов среди кучи столовой утвари, драгоценностей и охотничьего снаряжения погрузили в трюм корабля. Смеги перехватили его близ мыса Форф. Корабль был отправлен на дно, а кинжалы вместе с остальной добычей привезены сюда, в Хоц-Дзанг. Никто, кроме меня и, быть может, нашего свела, не подозревает, что за гарды у этих неброских кинжалов, ибо зреть явное дано всем, кроме слепцов, а зреть неявное ― лишь избранным, среди которых часты и слепцы. Ты можешь видеть эти кинжалы во время любого крупного обеда у нашего свела воткнутыми в олений бок. Так вот, Эгин, ты знаешь все, что нужно для того, чтобы мой подарок послужил тебе.

– Спасибо, Тара, ― невольно вырвалось у Эгина.

– Спасибо говорить рано, ― голос Тары тут же перестал быть серьезным, и Эгин, поднявший на нее взгляд, сразу же понял, почему.

– О Шилол! ― прошептал Эгин, глядя на серебрящуюся женскую фигуру, застывшую у окна.

Лаская ее тело, покрывая его поцелуями и вдувая ей в ухо слова любви, он представлял ее себе совсем иначе. Раскосые, широко посаженные глаза, черные, словно морские глубины. Ярко-желтые, словно солнечный свет, пробивающийся сквозь частокол колосьев спелой пшеницы, волосы, заплетенные в две косы, ниспадающие до самых колен. Стройные сильные ноги и стыдливо сплетенные на груди руки с острыми локотками. Ее тело не было телом из плоти из крови. Оно было соткано из лунного света и материи, которой Эгин в своем невежестве не знал имени. Нос Тары был прям, совершенен и имел необычную форму. Нет, среди варанских женщин не сыщешь такого изысканного и в то же время первозданно дикого овала лица. Таких широких, смелых скул. Таких тонких губ, за которыми сияют крупные жемчужно-матовые зубы.

Овеянное лунным сиянием тело Тары дышало жизнью, которой в нем не было. Оно дышало совсем иной, скрытой от простых смертных жизнью. Мускулы на ее руках были прекрасно развиты. Ее живот был плоским и твердым ― это было тело женщины-воительницы. Ее шея была длинна и гибка. Она склонила голову набок и, подмигнув Эгину, тихонько засмеялась. Неужели от смущения? Нет, среди народов Сармонтазары больше нет таких. Ибо смегов тоже нет больше.

– Ты… ты очень красивая, ― несмело сказал Эгин, ощущая, как глубины его естества вскипают неистовым желанием небесного танца, ― …позволь мне поцеловать тебя.

Медленно, словно зачарованный, он подошел к ней, любуясь ее переливающимися белым золотом небытия формами и… опустившись на одно колено, поцеловал ее руку с длинными пальцами, не украшенную ни перстнями, ни браслетами. «Впрочем, такие совершенные тела едва ли нуждаются в украшениях», ― пронеслось в голове Эгина, который теперь, прильнув губами к ее мраморному колену, стоял перед третьей из Говорящих Хоц-Дзанга, столь же восхищенный и подавленный, каким еще недавно казался ему вложивший меч в ножны Дотанагела. Дотанагела коленопреклоненный.

В бытность свою добродетельным офицером Свода Равновесия Эгин полагал время предвечным, равномерным и неделимым. Да, благородный Вальх учил его, что мгновение проблеска вражеской стали перед глазами весит больше и длится дольше, чем год умиротворенной жизни на Южном Взморье. Да, Вальх наставлял Эгина, что время властно лишь над глупцами, а мудрые сами лепят из него то, что желают, и наполняют эти немыслимые сосуды такими винами бытия, какие и не снились разжиревшим и ослепшим от взаимной ярости владыкам Круга Земель.

Но слова Вальха оставались для Эгина лишь словами, проблеск вражеской стали перед глазами длился для его рассудка лишь одно невесомое мгновение, а «вина бытия» служили им, молоденьким рекрутам в грубых холщовых рубахах, лишь предметом грубого осмеяния в редкие часы отдыха. Какие, милостивые гиа-зиры, «вина бытия», когда в Четвертом Поместье, как скромно именовалась их закрытая школа офицеров Свода, младшие воспитанники никогда не видали даже ячменного пива? В общем, юному Эгину было совершенно наплевать на болтовню о времени. Время ― это месяцы, дни, время ― это удары сердца в рукопашном бою и горячее дыхание над затаившейся в предощущении конечного наслаждения Вербелиной. И все.

И только сейчас, будучи узником Тары, Эгин начал понимать вес и цену времени. Только сейчас, когда время словно бы растворилось под пологом густых и жарких туманов, заволакивающих долину Хоц-Дзанга, расползлось по кривым улочкам главного селения смегов (которое у Эгина язык не поворачивался назвать городом!), запуталось в сонных днях и горячечных ночах.

С момента первой любовной схватки с Тарой прошло шесть дней, и Эгин знал это. Но если бы старый Вальх сейчас явился к нему и спросил, сколько времени Эгин пребывает в Хоц-Дзанге, тот мог бы только молча поцеловать сухощавую и неимоверно сильную руку наставника. И это было бы единственно правильным ответом.

Эгин не знал, что ему нравится больше ― любить Тару или говорить с ней. Кажется, первое было бессмысленно без второго едва ли не в большей степени, чем второе без первого.

На следующий же день после прибытия в Хоц-Дзанг Эгин узнал от Тары истинную историю народа смегов, которая, как и все прочие истории, подавалась в Варане исключительно через кривые зеркала лжи.

Настоящие смеги ― желтоволосые, крупнозубые и, откровенно говоря, исключительно дикие ― жили на Циноре с незапамятных времен. По крайней мере, как со смешком заметила Тара, никакого Свода Равновесия тогда еще не было даже в самых смелых мечтаниях, да и быть, конечно, не могло. Смеги пиратствовали на море Фахо, иногда ловили рыбу и уж совсем редко ударялись в разведение коз и длинноногих кур. «Столь тощих, что сквозь них просвечивает полуденное солнце», ― припомнил Эгин из «Земель и народов». «Вот именно», ― кивнула Тара.