Мужчина, которого она забыла - читать онлайн книгу. Автор: Ровена Коулман cтр.№ 20

Райан секунду-другую молчит.

– Допустим, – произносит он наконец, – мне так нравится гулять с замужней женщиной, которая выходит на улицу в пижаме, что я буду относиться к вам по-прежнему, даже если вы расскажете, чем больны.

Вся правда его отпугнет, поэтому я говорю только половину.

– Скажем так: у меня осталось не очень много времени.

Райан сбивается с шага, и мне становится его жалко. Вечно я забываю, как люди боятся серьезных болезней. В такие моменты смерть хлопает их по плечу, напоминая, что однажды придет и за ними.

– Это нечестно, – тихо говорит Райан.

Могу только согласиться.

– Да. Хуже всего, когда тебе известно, что ты теряешь. Это очень больно, больнее, чем я могу выразить. Правда, я и не пыталась никому объяснить, только вам… Простите, не знаю, почему я решила исповедаться. Нет, все в порядке, не нужно слов. Отсюда я уже найду дорогу.

Я озираюсь по сторонам. Мне страшно остаться одной, но, если Райан хоть слегка разожмет пальцы, я должна буду его отпустить.

– Вы любите мужа? – спрашивает он. Я опускаю глаза и вижу, что он держит меня все так же крепко. Мое обручальное кольцо блестит на утреннем солнце.

– Иногда я вспоминаю, на что была похожа моя любовь. И знаю, что мне очень повезло испытать такое, пусть и ненадолго.

Мы идем дальше. «Что я делаю? – спрашиваю я себя, кусая губы. – И зачем? Зачем вываливаю на незнакомца (у которого, может, еще больше проблем с головой, чем у меня) то, что не могу рассказать своей семье? А он – почему не шарахается от меня, не пытается удрать, а шагает рядом, держа за руку?» Да, мы по-прежнему держимся за руки, и меня это ничуть не смущает. Скорее… утешает.

– Любовь – странная штука, – произносит Райан. – Иногда я жалею, что у меня язык плохо подвешен, иначе я бы больше о ней говорил. Как-то неправильно, когда о любви рассуждают одни поэты. Она касается каждого. Ничто так не меняет человека.

– Можете поговорить о любви со мной. Не важно, какими словами.

– По-моему, это больше, чем просто слова и чувства. Знаете, я бы очень хотел с вами подружиться – если, конечно, вам нужен друг. Пусть даже это не навсегда. Вы не против?

– Почему? – спрашиваю я. – Откуда такое желание?

– Наши пути вовремя пересеклись, правда? – Он останавливается и смотрит на меня. – Я думаю, что любовь не внутри, а снаружи; что любовь больше, чем ухаживания и секс. Мне кажется, когда нас не станет, нас переживет только любовь.

– Это мне что-то напоминает, – говорю я. – Только не пойму что.

Я гляжу по сторонам, пытаясь разогнать туман в голове, и замечаю дом с красными шторами. Мой дом. Удивительно, мы остановились у моего дома.

– Я живу здесь, – говорю я. – Вы привели меня домой.

– Скорее всего, вы просто знали дорогу и сами вели нас сюда, пока не слишком о ней думали. – У Райана грустный вид: наверное, жалеет, что прогулка окончена. – А может, я ваш ангел-хранитель?

– Надеюсь, что нет. Они всегда портят веселье.

Краем глаза я замечаю движение – мама опустила штору и идет к двери. Я не хочу объяснять, кто такой Райан – ни ей, ни тем более Грэгу, поэтому заставляю его отступить на два шага и прячу за высоченной соседской изгородью.

– Боюсь, мне сейчас влетит от мамы, – шепчу я с виноватой улыбкой.

– Ох, может быть, я…

– Нет, все хорошо. Спасибо за прогулку и за то, что проводили до дома. Мне пора.

Райан хватает меня за руку:

– У вас остался мой номер?

– Да, – отвечаю я, хотя, по правде сказать, не знаю.

– Если вам нужен друг, которому все равно, во что вы одеты, то обращайтесь.

– Вы тоже. Обращайтесь, когда очень уж сильно затоскуете по жене.

– Не забывайте меня.

– Не забуду, – говорю я и откуда-то знаю, что это правда.

* * *

Я переступаю порог, упрямо вздернув голову: пусть ругает! И тут же слышу:

– Прости.

Я медленно поворачиваюсь и смотрю на нее.

– Как ты сказала?

– Я в последнее время совсем не стараюсь тебя понять, – говорит мама, заламывая руки. – Я хочу только одного – следить, чтобы у тебя все было хорошо. И кажется, иногда слишком увлекаюсь. Забываю, насколько все это тебя расстраивает. Я чуть с ума не сошла от беспокойства, и Грэг везде тебя ищет. Надо ему позвонить.

Грэг не отвечает, и мама оставляет ему сообщение. По ее дрожащему голосу я понимаю, что она до смерти перепугалась. А ведь я всего лишь вышла из дома. Вот это теперь и есть моя жизнь.

– И ты меня прости, – говорю я. – Я не специально тебя расстраиваю, когда… делаю всякие вещи. Просто искренне думаю, что это нормально. Все слишком быстро меняется, я не поспеваю.

Мама кивает и, выпустив из рук подол своего джемпера, за который уцепилась не на жизнь, а на смерть, заключает меня в неловкие объятья. Сначала мне непривычно, потом я вспоминаю детство и позволяю себя обнять. Мы стоим, прижавшись друг к другу. Как хорошо, что я дома! Наконец мама отпускает меня и тихо говорит:

– Послушай… Пока Грэг тебя искал, я думала, как нам быть с Кэйтлин…

Меня тут же захлестывает тревога: вот почему я сбежала! Я должна быть с дочерью.

– Где ключи от моей машины?

– Грэг возвращается, – отвечает мама, показывая мне штуку, передающую сообщения. – Пишет – рад, что ты нашлась. Он вернется и приглядит за Эстер.

– Мне нужны ключи, – повторяю я, ничего не понимая.

– Вот дождемся Грэга и сразу поедем.

До меня наконец доходит смысл сказанного.

– Ты и я, – улыбается мама. – Мы поедем в Лондон искать Кэйтлин.

Это папина фотография из армии. Снимок сделан задолго до того, как они с мамой познакомились – может, она тогда даже не родилась. Ему здесь всего восемнадцать – такой красавчик! Мне всегда казалось, что даже на этом служебном фото в его глазах блестит огонек – предчувствие жизни, которая только началась. Мне нравится помнить папу таким. Его служба пришлась на конец Второй мировой, и он ни разу не говорил о войне, но, что бы ни случилось с ним во Франции, это его изменило. Тот огонек в глазах я видела лишь на этой фотографии и еще в день его смерти, когда он принял меня за свою сестру.

Под конец мне редко позволяли с ним видеться; да я, скажу честно, и не хотела. Он всегда оставался для меня немного чужим, с работы приходил поздно… Помню, в детстве я целыми днями играла с мамой, а вечерами старалась не уснуть как можно дольше – ждала, когда в прихожей щелкнет дверь, и надеялась, что папа зайдет в спальню и поцелует меня в лоб. Впрочем, это случалось редко. Стоило мне шевельнуть ресницей, и он закрывал дверь. Как же меня это злило! Только годы спустя я поняла, что принимала за холодность его сдержанный характер. Он не привык давать волю чувствам, не привык меня тискать и целовать, только иногда похлопывал по плечу и вежливо интересовался, как дела в школе. Словно мы знакомые, которые встретились на улице и говорят о погоде. Я его любила. Не сомневаюсь, он меня тоже любил, просто я его плохо знала – тем более в десять лет, а именно столько мне было, когда он умер. Я довольно хорошо помню себя в десять лет, но об отце не помню почти ничего. Может, проживи он дольше, мы бы сблизились? И я бы сейчас помнила его за то, кем он был для меня, а не за то, кем не был? Меня очень беспокоит, какие воспоминания обо мне сохранит Эстер, и сохранит ли вообще…