Она смотрела на реку, на дальний берег ее, где еще вот-вот — и голые леса затеплятся, а потом вспыхнут зеленью…
— Нам больше не о чем говорить? — спросил он.
— Если хочешь, я могу тебе рассказать о тех странах, где была за это время. Но только зачем? Ты сам был там когда-то.
— Мы были, — поправил он ее.
— Теперь уже — ты.
Он усмехнулся:
— В аду я побывал, в чистилище потоптался, а вот до рая не дотянулся. Вот что страшно, Рита… Наверное, мне лучше уйти?
И только спросив это, он увидел в ее глазах все прежнее: чувства, теплоту, боль. Но это было только эхом, едва слышным отголоском; мгновенно растаявшим, пропавшим. Ответом ему, нежданно-негаданно встретившемуся, на вопрос: помнит ли она все? и не забудет ли?
— Делай, как хочешь, — сказала она, — мне все равно. — Нет, — Рита отрицательно покачала головой, — не все равно. Знаешь, Дима, я не хочу житьтам, где живешь ты, — в ее голосе, против воли, зазвучала досада, словно они повздорили только вчера. — Я на одной планете с тобой боюсь жить. Не хочу. Это правда. Я бы хотела отказаться от нашего прошлого. Забыть о нем навсегда. Вычеркнуть из жизни. Только не могу этого сделать. — Она покачала головой. — Вот я и сказала тебе все то, что хотела сказать эти несколько лет — там… А теперь, Дима, уходи. Так будет лучше для меня и тебя.
Савинов, точно очнувшись от забытья, посмотрел на ее руки. Не хотелось ему соглашаться, уходить тем паче. Рита молчала, и тогда он кивнул, поднялся и пошел прочь.
Не оглянулся. А зачем? Она была искренней.
Шагая, Савинов вспомнил давно прошедшее лето. Кафе «Ласточка». У окна сидит девушка. Короткое белое платье в красный горошек. Незатейливое, оно мягко облегает бедра. Темные, чуть вьющиеся волосы свободно лежат на открытых загорелых плечах. Девушка сидит, точно в библиотеке, подперев голову кулачком. Это было прекрасно и трогательно одновременно. Остатки мороженого растаяли. Она просто зачиталась. «Зачем нам жизнь, коль порознь идти? И в каждом новом дне я не увижу смысла…».
Кажется, так.
Рита не простила ему ни Инокова, ни себя. Но почему? Ведь это так просто — простить! Или нет? И надо было думать раньше, что делаешь и как? Он полюбил ее другой — нежной, как весенний цветок, и светлой, как первый солнечный луч наступающего дня. И как он воспользовался этим цветком, лучом, данным ему Богом?
Она даже не спросила о Жар-птице, которую он сторожил все эти годы.
Не поинтересовалась, жива ли она…
3
Все чаще он стал видеть одного человека. По крайней мере ему так казалось. Иногда Савинов думал, что это галлюцинации, но все же ошалело бросался к телевизору, застывал у экрана и ловил каждый кадр, каждый звук, исходящий из динамика. Жаль, он видел его не на улице, иначе бы он догнал, ухватил бы за шиворот, повалил бы на землю и удавил, если бы хватило сил, на виду у всех! Или выследил бы в темной подворотне. Савинов видел его на телеэкране в политических сводках и светских хрониках. Лицо человека возникало рядом с лицами известных политиков, за их спинами, мельком. И он улыбался так же язвительно, тем же пронзительным льдом были наполнены его глаза.
4
Савинов вошел в хорошо знакомый ему ресторан, днем работавший как столовая, куда заходил частенько пообедать, и обнаружил, что его столик занят. Мешать он не захотел, сел за соседний и, дожидаясь заказа, стал рассматривать обедавшего напротив него человека. И чем дальше, тем с большим интересом. И не то, чтобы этот человек странно был одет или примечательно ел. Вовсе нет. Лицо мужчины было знакомо Савинову, и не просто — оно взволновало его. И когда девушка в фартуке поставила перед ним рассольник, он вспомнил. Сразу! Это было как удар молнии… Перед ним сидел тот, кого однажды он с легкостью лишил всего: состояния, удачи, перспектив. К кому он заходил сразу после института, решив посмеяться над беднягой. И у кого, спустя годы, перед самым носом стащил папку с работами Ильи Инокова.
— Мы знакомы? — спросил сидевший напротив человек, которому надоело быть внимательно изучаемым объектом. — Кстати, ваше лицо мне тоже кажется знакомым…
— Вот я и пытаюсь вспомнить, — кивнул Савинов, — где вас видел…
Перед ним, с ложкой наперевес, облысевший, немного печальный, с вопросительным выражением на лице сидел Федор Иванович Игнатьев…
— У вас какой-то бизнес, да? — спросил Игнатьев. — Простите за вопрос…
— Мой бизнес — реклама, — откликнулся Савинов.
— А я занимаюсь строительством. Компания «Акрополь». Замдиректора. Мы с рекламщиками дружим. Может быть, тут наши пути и пересекались?
— Возможно. Я редактирую газету «Городская ярмарка». Знаете, наверное?
— Конечно. Город хоть и на полтора миллиона, а, в сущности, тесный… Федор Иванович Игнатьев.
— Дмитрий Павлович Савинов.
— Очень приятно. Подсядете? У вас пока одно первое, а мне уже и второе доставили…
Савинов пожал плечами:
— Почему бы и нет? — Он пересел с тарелкой к собеседнику. — А что, по соточке за знакомство не желаете? Я угощаю.
— Можно, — усмехнулся Игнатьев. — У меня сегодня забот немного. Все распоряжения уже отданы.
Для России такой поворот — самый обыкновенный. Заказ был сделан. Принесли графин. Налив по первой рюмке, Савинов улыбнулся:
— Казино «Шашка атамана» посещаете?
Кто-то говорил ему, что в этом заведении частенько гуляют «акропольцы», как называли строителей из компании, засадившей кирпично-каменной эклектикой весь город.
— Конечно! — просиял Игнатьев. — Значит, и вы туда заглядываете?
— Бывает… Надеюсь, мы денег друг у друга не натаскали?
Игнатьев рассмеялся:
— Ну, знаете, игра есть игра… А вы азартный человек?
— Знаете, не очень.
— А вот я — азартный.
Они подняли рюмки, пожелали друг другу здоровья, опрокинули. Савинову принесли второе. Другой графинчик заказал Игнатьев.
— Я очень азартный, — закурив, продолжал он начатую им тему. — И не только в смысле карт, бильярда или рулетки. Знаете, Дмитрий Павлович, я иногда думаю: черт возьми, для другого рожден! Абсолютно. Не то чтобы мне не хватало на жизнь. У меня роскошная квартира, хорошая иномарка. Вроде бы все есть. Но жить как-то неинтересно. Как будто что-то упустил. Главное. Будто бы отняли у меня мою жизнь, которая изначально мне полагалась… Смешно?
— Да нет, скорее грустно. Если вы действительно так чувствуете.
— А чувствую я именно так.
Савинов смотрел через дым на лицо уже немолодого человека, на его морщины, сверкавшую в лучах падавшего из окна света лысину. Он испытывал почти садистское удовольствие выслушивать Игнатьева, которого так легко, точно сдунул пылинку с рукава, однажды разорил. Пусть говорит, пусть. Ах, как он понимает его! Федор Иванович, не умолкайте! Ведь мы с вами братья по несчастью! Да нет, мне-то куда хуже. Вы пойдете в казино, потреплете себе нервы, вот вам и хорошо. Как наркотик. А я точно знаю, что потерял. И мою боль вам испытать никогда не придется!.. Хотя, если бы вас вывести на тему… Савинов даже просиял. Ой, как интересно!