Убийство городов - читать онлайн книгу. Автор: Александр Проханов cтр.№ 41

– Я войну люблю. Война меня из тюрьмы увела. Меня хохлы на зоне заставляли мочу пить. Поссут на землю, мордой ткнут: «Ешь!» Теперь я им в рот ссать буду.

– Ты, Жила, больной. Тебе черт в душу плюнул. Приходи ко мне в хату. Я тебя лечить буду. Травы заварю. Ко мне старушки приходят, которые без лекарств остались. Детишки приходят, которые заикаться стали. Я их лечу.

– Мне твои старушки и травки на хер не нужны. Мне баба нужна. Здесь одна баба ходит с косой. Ее в постель положить и лечиться.

– Сейчас не до баб. Горе кругом. И люди, и звери, и птицы, и травы – все страдают. Надо обождать, когда война кончится.

– Дураки вроде тебя терпят и ждут. А умные на войне свое не пропустят. Ты погляди на шоссе. Углевозки одна за другой идут. Уголек ворованный везут в Россию, а может, и украм толкают. Миллионы в карман кладут.

– Ничего про это не знаю.

– Наш-то, Курок, Ленина любит. Идейный. Ему бы пару шахт взять под личный контроль. Он бы после войны горя не знал. И нам обломилось бы.

– Курок в Бога не верит, а Бог в нем есть. Потому и не вор.

– Надо мне от вас, идейных, к казачкам податься. А то как пришел к вам без штанов, так и хожу.

– Черт в тебя плюнул, Жила. Приходи, дам тебе траву чертогон.

Над полем кружил ворон. Его редкое карканье трескуче разносилось в знойном воздухе. Ворон приблизился к селу и сел на одинокий столб с обрывками проводов. Было видно, как переливается на солнце его черно-синее оперение. Жила осторожно подтянул к себе автомат. Прицелился в ворона и выстрелил. Одиночный выстрел чмокнул в тугое птичье оперение, и ворон, разорванный в клочья, упал. Дернулся пару раз и замер черно-красным недвижным ворохом.

– Ты что сделал, гад? За что убил птицу? – ахнул Ромашка.

– А я думал, это беспилотник, – захохотал Жила и, сплюнув, подхватил автомат и пошел вдоль траншеи.

Рябинин смотрел на красно-черный ворох перьев. В небе зазвенело. Над полем просверкал штурмовик, и вдали дважды ахнуло. Звуки тяжелыми шарами покатились по полю.

Ополченцы привезли на передний край противотанковые ежи, сваренные из обрезков рельс. Сбросили их из грузовика.

– Мужики, говорите, где ежики ставить. Откуда на вас танки попрут?

Рябинин отправился в штаб батальона, чтобы получить указания у начштаба.

В штабе, в горнице с раскрытыми окнами, у стола с бумагами, картами, рациями, под висящим на гвозде автоматом, сидел комбат Курок. За его спиной у стены стояло полковое знамя времен Отечественной войны, бархатное полотнище с вышитым профилем Ленина и надписью: «За нашу советскую Родину!» Курок был в тельняшке, с лысым черепом. В рыжей косой бороде скрывался шрам, шевелились губы, с трудом проталкивающие слова. Он говорил по мобильному телефону. Была включена громкая связь. Он сделал знак Рябинину, чтобы тот не мешал, и Рябинин от порога слушал разговор комбата.

– Вот не думал, Слава, что встретимся. Я тебя после училища потерял из виду, все думал, где это мой друг Владислав Курков потерялся. Слышал от кого-то, что в Чечне воевал, был ранен. Как теперь-то? Жив-здоров? – Громкая связь сквозь шелесты и потрескивания доносила чей-то дружелюбный голос.

– Да все нормально, жив-здоров. А как ты, Миша, мой телефон раздобыл?

– Да пленный из твоего батальона. Кажется, позывной «Малюта». Мы его немного прижали, и он мне твой телефон дал. Сказал, что «Курок» – это Курков Владислав Александрович. «Ба, думаю, так ведь это друг мой Слава. Дай позвоню!»

– Ну, рад тебе, Миша. Здорово! Как ты? Есть семья, дети?

– Семейный. Старшая дочь, младший сын. Да ты помнишь Варю мою. На выпускном мы с ней танцевали. Ты еще сказал: «Не раздумывай, женись с лёту». Так что ты нас вроде и сосватал. А ты-то как?

– Развелся. Сын растет в стороне.

– А помнишь, тактику нам читал полковник Кавун? «Товарищи курсанты, ваша дурь, мои нервы!» Недавно встретил его на Крещатике. Такой же толстый и усами дома задевает.

– Помню Кавуна. Мы тактику изучали на примерах Великой Отечественной. А надо было на примерах Гражданской. Теперь бы нам пригодилось.

– Слушай, Слава, а ведь за мной долг остался. Ты тогда выручил меня, дал денег. Я все мучился, как отдать. Может, теперь отдам? Только гривнами, рублей нема.

– Да ты отдаешь каждый день. То гаубичными, осколочными. То танковыми, фугасными. Отдаешь с процентами.

– А что остается, Слава? Куда вы, москали, лезете? Где вы, там кровь, разорение. Мало тебе было Чечни? Весь Кавказ перетряхнули, кровью залили. Теперь на Донбасс пришли. В вас, москалях, имперский бес сидит. Как его укротить? Только фугасными и осколочными. Другого языка не поймете. Ни русский, ни украинский, только язык артиллерии.

– Какое было государство, какая страна Советский Союз! Все жили дружно, как братья. Какая мощь, какое богатство. Надо было разрушить, разломать, всех перессорить. Что ж, теперь придется заново страну собирать. Крым подобрали, подберем и Донбасс.

– Не дадим, Слава! Голодомора не будет! Чернобыля не будет! Не с Украиной воюете, а с Европой! С НАТО! С Америкой! Задницу вам надерут. И тебе, и твоему Президенту! Москаль – самое вредное на земле существо! Плесень, слизь! Мы эту слизь соскоблим!

– Соскоблите, говоришь? Вы из «Градов» по детским садам долбите! Это вы соскабливаете? Людей заживо сжигаете! Это соскабливаете! Женщинам животы вспарываете и в ямы бросаете. Соскабливаете? Подожди, еще в Киеве второй Нюрнберг состоится! И ты там будешь сидеть за военные преступления!

– Сам шею помой! Будешь в Москве на фонаре болтаться!

– Я тебе шанс даю. Бросай своих бандеровцев и фашистов. Переходи на нашу сторону. Пошли к черту своих олигархов и воров. И давай, отпускай моего человека Малюту.

– Ах, какая беда с Малютой вышла! Что ж ты раньше-то не просил! Мы твоему Малюте уши и язык отрезали, да и расстреляли. Был Малюта, и нет Малюты!

– Гад кровавый! Встречу, убью!

– Я же тебе должок не отдал. Сейчас пришлю!

Курок отшвырнул телефон. Его борода дрожала, в ней, набухший кровью, краснел рубец. Через минуту грохнуло на задворках, раз, другой. Два снаряда перелетели пшеничное поле и разорвались посреди села.

Рябинин возвращался на позицию и услышал за домами музыку и пение. Улица, выходившая к пшеничному полю, была перерыта траншеей. Бугрились белесые мешки с землей. Топорщились еще не расставленные противотанковые ежи. Лежали на бруствере гранатометы. И тут же собрались ополченцы и местные жители, которых музыка выманила из погребов и подвалов.

Ополченец с позывным «Артист» играл на аккордеоне. Повесив на плечо автомат, перебирал перламутровые клавиши, ловко давил кнопки, растворял малиновые меха.

Его длинное смуглое лицо окружала кудрявая бородка. Над крупным горбатым носом сходились густые брови. Из-под зеленой косынки на затылке выбивались длинные волосы. Он был в пятнистой форме, но вокруг шеи был обмотан розовый шелковый шарф, а из нагрудного кармана вместо гранаты выглядывал розовый щеголеватый платочек. На ногах были поношенные лакированные туфли, оставшиеся с тех времен, когда он, солист эстрады, выступал с концертами в домах культуры и сельских клубах. Он играл на аккордеоне, пел, открывая белые зубы, и на его лице было мечтательное томное выражение, которое так привлекает к себе немолодых одиноких женщин. Эти женщины, иные почти старухи, вышли на белый свет из своих убежищ, как на звук манка вылетают из чащи осторожные птицы.