Убийство городов - читать онлайн книгу. Автор: Александр Проханов cтр.№ 37

Рябинин не понимал случившегося. Порывался бежать. Видел, как бьется в траве подстреленный им солдат. Побуждаемый страхом, тоской, ужасом своего слепого выстрела, кинулся к солдату.

Тот бился ногами, худыми плечами, затылком. В горле булькало, клокотало. Рубаха на груди набухала кровью. Кровь двумя струйками текла изо рта. Глаза, серо-голубые, с большими белками, блуждали по небу.

Рябинин подхватил рукой его теплый затылок, оторвал от земли:

– Сейчас, подожди! Перевяжу! – Стал расстегивать солдату рубаху, обнажая грудь, пачкаясь кровью. Увидел нательный крест, такой же, какой носил сам. В тоске, в непонимании, глядя на черную скважину, из которой бил кровяной фонтанчик, бессвязно бормотал: – Перевяжу, потерпи! Здесь рядом машины!

Солдат остановил на нем выпуклые, полные слез глаза. Втянул воздух и сильно, с хрипом, выдохнул, посылая в лицо Рябинину шматок крови. Словно харкнул в него. Голова его отяжелела, соскользнула с ладони Рябинина. Упала в траву и свернулась набок.

Рябинин встал, отирая с лица кровь. Стоял над убитым солдатом, который стал длиннее, утих и не дергался в темных травах. Синяя заря сквозь ветки смотрела на них обоих – на убитого солдата и Рябинина.

Он вдруг испытал смертельную панику. Не понимал, кем был теперь он, Рябинин. Кем был лежащий в траве солдат. Кем были отец и мать, сидящие в уютной московской гостиной. Кем была подруга, у которой на ладони он целовал «линию жизни». Кем был его любимый школьный учитель, преподававший литературу. Он не понимал мира, в котором теперь оказался, стоя на темной траве перед убитым солдатом, который перед смертью плюнул в него кровью.

Помрачение и ужас были столь сильны, что он побежал. Наугад, сквозь кусты, хрустя и цепляясь, подальше от поляны, на которой лежал солдат, от его желто-синей нашивки и нательного креста. Не знал, куда бежит. Прочь от поляны, прочь от гаубицы, прочь от этой войны. Куда-нибудь через пустоши и лесопосадки, к какой-нибудь дороге, до какой-нибудь попутной машины. До границы, до Ростова, до самолета. Чтобы вернуться в Москву, в милый любимый дом, к любимым родителям, книгам. К приятелям в литературном кафе.

Он бежал вслепую, понимая, что прежняя жизнь не примет его. Мама, если станет его обнимать, обнимет убийцу. Подруга, целуя его теплыми мягкими губами, будет целовать убийцу. Приятели, трунящие над его литературными суждениями, станут трунить над убийцей.

Он вдруг спохватился, что забыл автомат. Оружие, из которого он убил человека, – стертое железо, лысый приклад, – это оружие остановило его панический бег, позвало обратно. Оружие, которое он получил из рук командира на площади, связывало его с оставленными товарищами. Связывало с войной. На поляне лежал убитый им солдат, обративший его в бегство. И там же лежал автомат, который позвал его обратно.

В сумерках, испытывая муку и страх, он вернулся на поляну. Темный, с мутным лицом, вытянулся убитый солдат. И рядом с ним автомат, из которого тот не успел выстрелить. На тропе тускло отсвечивал автомат Рябинина. Рябинин повесил его на плечо, подобрал канистру и направился к источнику исполнять приказ Козерога.

Омыл лицо, постирал рубаху. Пил студеную воду, которая истекала из таинственных земных глубин и несла с собой целящие силы, кроткое утешение, умаление страданий. Набрал в канистру воды. Надел мокрую рубаху и побрел, далеко обходя поляну. Старался не думать об убитом солдате. Не пускал в свой рассудок разрушительный взрыв.

Он услышал летящий по небу звук, звенящий, ноющий, словно водили смычком по железной струне. Раздался короткий свист, за бугром с кустами страшно ахнуло, раз, другой. Полыхнул рыжий свет, тряхнуло, и жаркий воздух, продрав кусты, пошатнул Рябинина.

Он стоял, глядя, как близко, за кустами танцует желтый огонь, и что-то трещит, осыпается. Медлил, не зная куда бежать и спасаться. Бросил канистру, кинулся сквозь кусты на рыжий огонь.

Он увидел душную рытвину с вонючими перебегающими язычками. Перевернутую гаубицу с вывернутым стволом. Растерзанную палатку с горящим брезентом. И в нелепых позах, как бесхребетные тряпичные куклы, тела убитых.

Шатун в своих дурацких очках и Федя Малой, светя фонарем, бродили вокруг.

– Двумя ракетами! Фарш!

Рябинин в отсветах зловонного пламени увидел голову чеченца Адама, с бородкой, с обрубком шеи, с оскаленными зубами. Лицом в землю, заломив назад руки, словно они были связаны, лежал калмык Валерий. Осетин Мераб схватил омертвевшими руками живот, из которого вываливалось сине-розовое месиво. Серб Драгош улыбался, но его шея была вытянута, как длинный чулок, а ноги были завязаны в узел. Рябинин увидел Козерога. Тот лежал в тлеющей одежде, его разгрузочный жилет был разорван, из карманов вывалились рожки, гранаты, и лежала металлическая коробка с красной наклейкой, где хранились семена марсианских цветов. Рябинин среди рыхлой земли, щепок, обрывков брезента искал каталонца Аурелио. Нашел. Тот недвижно сидел, прижавшись спиной к откосу воронки. У него не было ног, торчали кости, и вытекала кровь. Рябинин наклонился к нему. Аурелио вдруг открыл глаза, приподнял руку, сжал кулак, и губы его прошептали «Венсеремос». Голова упала на грудь. Батальон «Марс» был уничтожен прямым попаданием авиационных ракет. Экипаж космического корабля пал жертвой страшной аварии.

Рябинин побрел прочь. Проходя мимо Козерога, поднял железную коробку с семенами цветов и сунул в карман. В его голове ревело, мысли сворачивались в больные жгуты. И среди этих жгутов тонко и сверкающе билась мысль. Почему Козерог не пустил за водой Калмыка, а отправил его, Рябинина? И тем самым спас ему жизнь и тем самым убил украинского солдата? Чья воля, как искра, сверкнула в голове Козерога и увела Рябинина от этой дымной воронки? Продлила Рябинину жизнь и лишила жизни солдата?

Он ушел в сторону от перевернутой гаубицы, от стона раненых, от окриков уцелевших ополченцев. Была ночь. Из-за горизонта летели ввысь ртутные шары, оставляя гаснущий след. Это «Грады» били по Донецку, выгрызая его дома и кварталы. Рябинин почувствовал, как уходит из-под ног земля и мир вокруг меркнет. Он нащупал в кармане коробку с семенами райских цветов и упал без чувств.

Было солнечно, ярко. На площади сверкал и переливался фонтан. Торжественно и помпезно сияли колонны с капителями. Памятник Ленину высился твердо, незыблемо. Толпа теснилась к памятнику. Ее сдерживала цепь ополченцев. На земле стояли красные гробы. Два десятка открытых гробов с белыми простынями, под которыми бугрились руки, стопы. Виднелись головы, одинаковые в своей неподвижности и обращенности к небу.

Рябинин стоял в ряду автоматчиков, близко от гробов, напоминавших красно-белую клавиатуру. В одних лежали ополченцы батальона «Марс», в других мирные жители, погибшие при бомбардировках и авианалетах.

Он видел Козерога, его узкое, с провалившимися щеками лицо, острый нос и выпуклые желтые веки, под которыми, казалось, все еще страстно трепетали глаза. Лицо чеченца Адама казалось задумчивым и печальным, без его обычной яркой улыбки и яростного блеска зеленых глаз. Осетин Мераб насупился, сдвинул брови, и щеки его покрывала синяя отросшая щетина. Калмыцкий казак Валерий обратил к солнцу скуластое лицо и, казалось, сладко дремал, топорща колючие усики. Серб Драгош закрыл глаза, чтобы свет солнца не отвлекал его от какой-то важной, до конца не додуманной мысли. Каталонец Аурелио тихо улыбался, словно слушал далекую, сладкую музыку. Рядом с ополченцами в гробах лежали две маленькие девочки с притихшими личиками, усыпанные цветами. Старик с большим лбом, на котором белела перевязь с церковной молитвой. Пожилая женщина в темном платке с горько склеенными губами, словно ей не дали доплакать.