Ответственно заявляю: у меня такого не бывает. Не отключаюсь я от происходящего. Остается всегда только злость и досада на себя. Как допустил такое? Что не предусмотрел? Что можно было сделать?
Короче, типичная командирская болезнь: всегда искать виноватых и работать над ошибками.
Свежий порыв ветра ударил в спину. Откуда-то сверху донесся протяжный металлический скрежет…
С молниеносной быстротой, совершенно не согласующейся с предшествующим тягучим звуком, на газон передо мной обрушилась и взорвалась всеми стеклами своей обзорной площадки диспетчерская башня, а точнее сказать – ее верхушка.
Именно в этот миг чоругская танкетка наконец выстрелила.
Все мегаватты плазменного удара пришлись на смятые конструкции диспетчерской.
Резкий смрад испаряющегося пластика ударил мне в ноздри.
Под стимуляторами я был настолько шустр, что сам не заметил, как оказался у края упавшего обломка со взведенным гранатометом на плече.
Еще секунда – и наплыв пилотской кабины под опорной платформой танкетки украсился аккуратной дырочкой диаметром в горошину.
Несмотря на полное отсутствие внешнего эффекта, танкетка замерла. Кумулятивная струя проникла внутрь и нанесла пилоту травмы, не совместимые с жизнью.
– А ты злой, отец-командир… – одобрительно пробурчал Щедролосев в наушниках.
– Жизнь такая, – отозвался я.
К сему моменту все танкетки были подбиты. Все, кроме одной.
Эта одна преподнесла нам сюрприз. Пожалуй, ради таких сюрпризов многие и идут в армию.
Когда стало ясно, что рачья карта бита, последняя танкетка борзо припустила через военный городок в сторону стоянки гидрофлуггеров. Она улепетывала так быстро, что мне, не в первый раз за те сутки, показалось, что все это сон.
Танкетка проскакала через плац для построений, миновала рощицу в окрестностях госпиталя, по-олимпийски сиганула через забор и выскочила на пляж.
– Топиться, что ли, пошла? – предположил Щедролосев.
Вопрос этот имел под собой основания. Действительно, что делать железному монстру возле моря? Любоваться восходом? Тешить сентиментальные чувства? Правильнее было бы бежать в сторону центра города, к своим.
Дальнейшие события расставили все по своим местам.
Танкетка прытко заскочила в море. Захлюпала по мелководью, вздымая фонтаны искристых брызг. Когда воды ей было где-то по колено – резко остановилась. Раздался хлопок – это катапультировался пилот.
«Решил сдаться в родной стихии?» – недоумевал я.
Однако я ошибся. Сдаваться хитрая чоругская сволочь не собиралась.
Не успела капсула для катапультирования с пилотом внутри приводниться на ленточном парашюте, как невесть откуда появившийся манипулятор обрезал стропы, а из днищевых углублений капсулы показались лыжевидные поплавки.
Ударившись о воду, капсула нырнула и вырвалась на поверхность кометой метров через десять от места падения.
Взревел мотор.
Водный мотоцикл чоруга – говорю это за неимением более точного термина – понесся по Проливу в сторону открытого моря. Спасаться.
Разумеется, все это время циклопы садили ему вдогонку из автоматов. Но, судя по всему, пилоту это нисколько не повредило…
Когда чоруг скрылся из виду, начались комментарии.
– Вы видели? Видели, как драпал?!
– Вот это да! Дезертировал, гаденыш!
– Не захотел в плен, скотина. И правильно не захотел, между прочим.
Даже я заулыбался. Цирк с конями!
Временное затишье все использовали по-разному.
Кто-то хлебал воду, кто-то жевал сухпай, кто-то просто разговаривал.
Буквально из-под земли, из бункеров, появились отсиживавшиеся там обитатели и случайные гости военгородка: ходячие раненые, какие-то смелые девицы с банками пива в руках (я так понял – официантки из столовой), гражданские клоны, веселые и болтливые, как чума, группка конкордианских мальчиков-подростков, которые смотрели на нас, а главное, на наши «Нарвалы» с таким восхищением, с каким древние люди, наверное, смотрели бы на оживших богов…
Вся эта банда принялась нас расспрашивать, восхвалять, угощать, заклинать, благословлять и прочее, прочее.
Когда из очередного бункера на свет Божий вышел ансамбль с Большого Мурома «Перегуды» в сценических костюмах (яловые сапоги, атласные портки, расшитые рубахи, на женщинах – сарафаны, бусы, цветастые платочки), я понял, что пора сворачивать вечеринку.
Впрочем, она благополучно свернулась сама собой – не успел я и рта раскрыть.
Подбежавший ко мне радист с несимпатичной фамилией Кек выпалил:
– Появилась связь со вторым гвардейским авиакрылом!
Приняв от него гарнитуру переносной радиостанции РОН-25, я сказал: «Степашин слушает».
– Какой Степашин? – Голос на том конце был мне знаком и принадлежал эскадр-капитану Берднику, командиру авиакрыла.
– Капитан Степашин, комроты девяносто два.
– А-а, Лева, здравствуй. Извини, привык «Лева-Осназ», «Лева-Осназ»… Я тут только что с разведзонда картинку твоего боя получил. Молодцы, дали перцу!
– Служу России, товарищ эскадр-капитан!
– Но пить шампанское рано. К югу от твоего района шагающие танки. Их намерения оценить не можем. Но я бы советовал тебе уходить на запад.
– Рад бы, да не могу. Много носилочных раненых, куча гражданских. Бросить их нельзя. Организовать вывод тоже не получится.
– Тогда смотри по обстоятельствам. Вертолетами и штурмовиками постараюсь прикрыть. Но подлетное время у них – минут двенадцать, не меньше.
– Понял, товарищ эскадр-капитан.
– Конец связи, Лева.
Насколько быстро к нашему участку Приморского шоссе выйдут шагающие танки, оценить было трудно. И неудивительно, что Бердник ошибся в худшую для нас сторону.
Не успел я вернуть гарнитуру Кеку, как меня вызвал Арбузов:
– Лёва, песец крадется нах! Мои передовые наблюдатели доносят о двух шагающих танках. Но, думаю, их там никак не два.
– Понял. Что у тебя с кумулятивными минами?
– Все отстрелял по танкеткам.
– В таком случае – жди. Все силы направляю на доставку тебе новых мин.
– Ты еще Колдуна нам, пожалуйста, доставь. Назрело, – мрачно добавил Арбузов.
– Сделаем.
Я обернулся к гражданским и гаркнул: «По укрытиям!»
Получилось так громко, что я сам испугался. Ребенок на руках у клонской женщины громко заплакал.
– Все по укрытиям! – повторил я потише. – И не высовывайтесь, пока мы сами вас не попросим.