Из Африки - читать онлайн книгу. Автор: Карен Бликсен cтр.№ 73

Я ждала возвращения Дениса в четверг, полагая, что он вылетит из Вои на рассвете и будет добираться до Нгонг часа два. Не дождавшись его, я вспомнила, что у меня есть дела в Найроби, и поехала туда.

Когда в Африке я заболевала или мучилась сильной тревогой, меня всегда одолевала одна и та же навязчивая мысль: мне казалось, что в опасности или в печали пребывает все вокруг, а я каким-то образом занимаю не ту строну, что требовалось бы, вследствие чего все смотрят на меня с недоверием и страхом.

Этот кошмар стал следствием моих переживаний во время войны. Тогда на протяжении пары лет обитатели колонии подозревали меня в прогерманских настроениях и отказывали мне в доверии. Их подозрительность проистекала из того факта, что незадолго до войны я по простоте душевной покупала в Наиваше лошадей для генерала фон Леттова из Германской Восточной Африки. За полгода до этого во время нашего с ним совместного плавания в Африку он обратился ко мне с просьбой купить ему десять абиссинских племенных кобылиц, однако, будучи новенькой в Африке, я погрузилась в иные заботы и совсем забыла о своем обещании. Только по прошествии месяцев, получив от генерала несколько писем о кобылах, я отправилась за ними в Наивашу.

Вскоре после этого разразилась война, и кобылы так и не были переправлены в Танганьику. Тем не менее, мне никак не удавалось отмыться от того факта, что я перед самой войной закупала лошадей для германской армии. Подозрение, правда, не продержалось до конца войны: меня спасло то, что мой брат, поступивший добровольцем в британскую армию, заработал «Крест Виктории» за геройство в Амьенском прорыве. Об этом событии сообщалось в газете «East-African Standard» под заголовком «Восточно-африканский кавалер „Креста Виктории“».

В то время я отнеслась к своей изоляции очень легко, так как на самом деле не была настроена прогермански и полагала, что при необходимости без труда рассею это недоразумение. Однако мои переживания оказались, по всей видимости, более глубокими, чем я сама догадывалась, и по прошествии многих лет всякий раз, когда у меня поднималась температура или меня валила усталость, в душе поселялось прежнее тревожное чувство вины. В последние месяцы жизни в Африке, когда у меня совершенно ничего не получалось, меня часто обволакивала эта тьма, которой я очень боялась, считая помутнением рассудка.

В тот четверг, приехав в Найроби, я настолько неожиданно опять оказалась во власти своего застарелого кошмара, что решила, что теперь уже точно сошла с ума. И сам город, и все встречные казались мне погруженными в глубокую печаль: все торопились от меня отвернуться. Никому не хотелось со мной разговаривать: друзья, завидев меня, прыгали в машины и уносились прочь. Даже старик Дункан, бакалейщик-шотландец, у которого я отоваривалась на протяжении многих лет и с которым танцевала на балу в резиденции губернатора, встретил меня испуганным взглядом и сбежал из-за прилавка. В центре Найроби мне было одиноко, как на необитаемом острове.

Фараха я оставила на ферме, чтобы он встречал Дениса, поэтому мне было совершенно не с кем поговорить. Кикуйю в таких ситуациях не годятся в собеседники, ибо их представление о реальности отличается от нашего, как и сама их реальность. Впрочем, мне предстоял ленч с леди Макмиллан на вилле «Чиромо», где я рассчитывала найти пригодных белых собеседников и восстановить душевное равновесие.

Я поехала на чудесную старую виллу, расположенную в конце длинной бамбуковой аллеи, и нашла всех приглашенных на ленч в сборе. Увы, здесь меня ждало то же самое, что на городских улицах: всеми владела смертная тоска. При моем появлении беседа угасла. Я уселась рядом со своим старым приятелем Балпеттом, но тот уставился в тарелку и не выдавил и двух слов. В попытке избавиться от окутавшего меня мрака я завела было с ним беседу о его альпинистских восхождениях в Мексике, однако он, казалось, напрочь все забыл.

Я решила, что эти люди меня не излечат, следовательно, надо возвращаться на ферму. Денис к этому времени наверняка вернулся. Мы с ним поговорим, мы будем вести себя разумно, и ко мне вернется рассудок, я все узнаю и пойму.

После ленча леди Макмиллан пригласила меня к себе в гостиную и сказала, что в Вои произошел несчастный случай. Аэроплан Дениса упал. Денис разбился.

Случилось так, как я и предполагала: оказалось достаточно только имени Дениса, чтобы выплыла правда и я все узнала и поняла.

Позднее окружной комиссар Вои прислал мне письмо с подробностями аварии. Денис переночевал у него и утром вылетел вместе со своим боем ко мне на ферму. Поднявшись с летного поля, он сделал круг и стал снижаться. На высоте каких-то двухсот футов аэроплан задрожал и камнем упал на землю. Ударившись о поле, он загорелся, и люди, кинувшиеся на помощь пилоту и пассажиру, были остановлены пламенем. Закидав огонь землей и ветками, они приблизились к разбившемуся аппарату вплотную и поняли, что спасать некого: пилот и пассажир погибли при падении.

На протяжении многих лет вся колония относилась к гибели Дениса как к невосполнимой потере. Оказалось, что средний поселенец всегда питал к нему нежные чувства, уважая за приверженность ценностям, понятным далеко не каждому. Говоря о нем, люди чаще всего изображали его спортсменом и превозносили его достижения в крикете и в гольфе, о которых я не имела ни малейшего понятия; так я с опозданием узнала о его виртуозном мастерстве во всех мыслимых играх. Устав воздавать ему почести за спортивные достижения, собеседники обязательно переходили к его выдающимся умственным способностям. На самом деле им запомнилось его полнейшее неумение смущаться, отсутствие всякого интереса к самому себе, безусловная правдивость, какую я встречала, помимо него, только у клинических идиотов. В колонии таким качествам обычно не стремятся подражать, зато стоит человеку уйти из жизни, как их начинают восхвалять здесь больше, чем в любом другом месте.

Африканцы знали Дениса лучше, чем белые, и для них его гибель стала настоящей потерей.

Узнав в тот день в Найроби о смерти Дениса, я попыталась попасть в Вои. Авиакомпания отрядила туда Тома Блэка с поручением выяснить обстоятельства происшествия, и я помчалась на аэродром, чтобы умолять его взять меня с собой. Увы, пока я ехала, его аэроплан уже успел взмыть в воздух.

До Вои можно было попытаться добраться на автомобиле, однако дело было в сезон дождей, и требовалось сперва выяснить, в каком состоянии находятся тамошние дороги. Дожидаясь этих сведений, я вспомнила, как Денис признавался мне в своем желании быть похороненным на нагорье Нгонг. Странно, что эти мысли не посетили меня раньше, но сперва мне просто не думалось ни о каких похоронах. Теперь же у меня перед глазами всплыла соответствующая картина.

На нагорье, на первой по счету гряде в заповеднике, было одно местечко, на которое я сама, собираясь прожить в Африке до самой смерти, указала Денису как точку своего грядущего упокоения. Вечером того дня, сидя на террасе дома и глядя вместе со мной на холмы, он обмолвился, что тоже хотел бы быть там зарытым. С тех пор во время любой прогулки в тех местах Денис повторял одно и то же: «Давай съездим на наши могилки».