Из Африки - читать онлайн книгу. Автор: Карен Бликсен cтр.№ 52

Однажды я заметила одного орла сидящим на камне у вершины горы, но чаще они проводили время в воздухе. Мы нередко преследовали орлов, кренясь то на одно крыло, то на другое; уверена, что зоркие птицы сознательно забавлялись с нами. Однажды, летя рядом с орлом, Денис выключил двигатель, и до меня донеслось гордое курлыканье птицы.

Африканцы любили аэроплан. Одно время на ферме вошло в моду писать его портрет, и я находила клочки бумаги с рисунками аэроплана и его изображения в кухне на обоях. Но по большому счету их не интересовала ни машина, ни наши полеты.

Африканцы не любят скорость, как мы — шум, и с трудом ее переносят. К тому же они находятся в дружеских отношениях с временем, и им не приходит в голову, что его можно обманывать или убивать. Чем больше времени есть у них в распоряжении, тем им приятнее; когда вы поручаете кикуйю стеречь вашу лошадь, пока вы будете находиться в гостях, то по его лицу видите, что он надеется, что вы пробудете там как можно дольше. Он все это время не пытается чем-то себя занять, а просто сидит и живет.

Точно так же у африканцев не вызывает симпатии техника и всяческие хитроумные устройства Молодое поколение еще может заразиться энтузиазмом европейцев по части автомобилей, но, как сказал мне один старый кикуйю, это приведет их лишь к преждевременной смерти. Полагаю, он прав: ренегаты обычно представляют собой слабую часть нации. К ценимым африканцами изобретениям цивилизации относятся спички, велосипед и ружье, но стоит кому-то заговорить о корове, как их мигом покидает интерес даже к этим полезным вещам.

Фрэнк Гресуолд-Уильямс, проживавший в долине Кедонг, взял однажды с собой в Европу на роль кучера маасаи. По его рассказам, через неделю после приезда маасаи правил его упряжкой в Гайд-парке так, словно родился в Лондоне. Когда этот маасаи вернулся в Африку, я спросила его, что хорошего он видел в Европе. Он серьезно обдумал мой вопрос и спустя продолжительное время вежливо ответил, что у белых очень хорошие мосты.

Ни разу не видела, чтобы старый африканец проявлял к механизмам, двигающимся сами по себе, без видимого вмешательства человека или сил природы, что-либо, кроме недоверия и некоторого стыда. Человеческий рассудок отвергает любое колдовство как недостойное явление. Его можно заставить интересоваться последствиями чуда, однако сам механизм оставляет его равнодушным; никто еще не предпринял попыток выбить из ведьмы рецепт ее зелья.

Однажды, когда мы с Денисом приземлились на ферме, к нам подошел дряхлый кикуйю.

— Вы были сегодня очень высоко, — сказал он. — Мы вас даже не видели, только слышали жужжание аэроплана, словно это пчела.

Я согласилась, что мы побывали на большой высоте.

— А Бога видели?

— Нет, Ндветти, — ответила я, — Бога мы не видели.

— Значит, вы не были достаточно высоко. Вот скажите: как вы думаете, вы можете залететь так высоко, чтобы увидеть Его?

— Не знаю, Ндветти, — сказала я.

— А ты, Бедар, — обратился он к Денису, — как думаешь? Доберешься ты на своем аэроплане до Бога?

— Вот уж не знаю! — воскликнул Денис.

— В таком случае, — заключил Ндветти, — я тоже не знаю, зачем вам летать.

После завершения периода дождей, в начале июня, когда по ночам становится прохладно, на нагорье появляются светлячки.

Вечером впервые замечаешь двух-трех — дерзкие одинокие звездочки, плывущие в прозрачном воздухе, взмывая и опускаясь, как на волнах или в реверансе. При этом они зажигают и гасят свои крохотные фонарики. Можно поймать насекомое и заставить его светиться на ладони причудливым светом, словно передающим загадочное послание; на бледной ладони появляется зеленый круг. Следующим вечером их вьются вокруг уже многие сотни.

По какой-то причине они держатся определенной высоты, не поднимаясь над землей выше четырех-пяти футов. Само собой приходит на ум сравнение с толпой шести-семилетних ребятишек, бегающих по дремучему лесу со свечками в руках: подпрыгивающих, резвящихся на бегу, смахивающих своими маленькими фонариками. Лес наполняется бурной жизнью, но при этом хранит полное безмолвие.

В детстве мне показывали картинку, которая мне казалась живой: ведь она создавалась у меня на глазах, под рассказ, который всегда звучал одинаково.

В круглом домике с круглым окошком и маленьким треугольным садом жил-был человек.

Неподалеку от дома был пруд, полный рыбы.

Однажды ночью человек проснулся от страшного шума и стал искать в темноте его причину. Дорога привела его к пруду.

Тут рассказчик принимался рисовать напоминавший план передвижения армии план дорог, по которым бежал человек.

Сначала он побежал на юг. Там он споткнулся о лежащий посреди дороги здоровенный камень, чуть дальше упал в канаву, встал, снова упал в канаву, встал, упал в третью канаву, выбрался.

Потом он увидел, что ошибся, и побежал обратно, на север. Но по пути ему снова показалось, что шум раздается с юга, и он кинулся туда. Споткнулся о камень посреди дороги, упал в канаву, встал, упал в следующую канаву, встал, опять упал, вылез.

На этот раз он разобрался, что шум доносится с пруда. Он помчался туда и обнаружил, что прорвало дамбу, и из пруда выливается вода вместе со всей рыбой. Он взялся за работу, заделал дыру и только тогда вернулся в постель.

Когда на следующее утро человек выглянул из своего круглого окошка (сказка завершалась с максимально возможным драматизмом!), то кого же он увидел? Аиста!

Я рада, что знаю эту историю, которую всегда вспоминаю в трудные моменты. Ее герой стал жертвой безжалостного обмана, его путь был усеян преградами. Наверное, его не покидала мысль: «Сколько можно?! Вот не везет!» Скорее всего, он гадал, что же стоит за его невзгодами; ему было невдомек, что смысл всех злоключений — всего-навсего заурядный аист. Тем не менее, он продолжал ясно видеть свою цель; ничто не смогло его сломить и отправить назад домой; он сделал свое дело и добился вознаграждения: увидел поутру аиста. Можно себе представить, как он смеялся!

Темная яма, в которую я угодила, — на самом деле тоже, наверное, всего лишь коготь птицы. Что это за птица? Когда будет завершен чертеж моего существования, увижу ли я аиста? А кого увидят другие люди?

Infandum, regina, jubes renovare dolorem [4] . Пылающая Троя, семь лет изгнания, тринадцать кораблей идут ко дну… К чему все это приведет? К «неподражаемой грации, величественной горделивости, ласковой нежности».

Нельзя не испытать потрясение, читая второй символ веры христианской религии: умерев на кресте и будучи преданным земле, Он спустился в ад, на третий день поднялся, вознесся на небеса, дабы снова оттуда спуститься…