Из Африки - читать онлайн книгу. Автор: Карен Бликсен cтр.№ 34

Главными мероприятиями на ферме были нгома — большие африканские пляски. По случаю этих плясок у нас собиралось от полутора до двух тысяч гостей. Сам мой дом мог предложить им только самые скромные развлечения. Старым лысым матерям танцующих моранов и ндито — девушкам — мы раздавали нюхательный табак, а детям (если они присутствовали на танцах) — сахар, который Каманте разносил в большой деревянной ложке; иногда я испрашивала у властей разрешение, чтобы мои арендаторы могли приготовить тембу — валящее с ног зелье из сахарного тростника. Однако герои представления, неутомимые молодые танцоры, которым празднество было обязано всем своим блеском, не были подвержены чужестранному влиянию: им было довольно их внутреннего огня. От внешнего мира им требовалось одно: ровная площадка, чтобы танцевать.

Таковая как раз имелась подле моего дома. Моя лужайка была удачно укрыта тенью от деревьев, а рядом, у хижин слуг, был расчищен большой квадрат. Благодаря этому моя ферма пользовалась хорошей репутацией у местной молодежи, и приглашения на мои балы ценились на вес золота.

Нгома устраивались то днем, то по ночам. Дневные пляски требовали больше места, поскольку количество зрителей превышало на них количество танцоров. Под дневные нгома отводилась лужайка. Обычно танцоры вставали одним большим кругом или в несколько кругов поменьше и принимались подпрыгивать, откинув головы назад, или ритмично топтаться на месте, делая прыжок вперед и тут же возвращаясь назад. Иногда танец принимал вид хоровода, от которого отделялись особо выдающиеся танцоры, прыгавшие и бегавшие в центре круга. После дневных нгома, как после степного пожара, на траве лужайки оставались магические бурые кольца, которые очень медленно зарастали травой.

Большие дневные нгома больше напоминали ярмарку, нежели бал. Толпы зрителей следовали за танцорами по пятам и скапливались под деревьями. Если слух о предстоящей нгома распространялся широко, то нас жаловали своим присутствием даже ветреные дамочки из Найроби, именуемые на суахили приятным словом «малая»: они приезжали в запряженных мулами повозках, завернутые в цветастые ситцевые отрезы; сидя на траве, они напоминали цветы. Честные девушки с фермы в традиционных, видавших виды кожаных юбочках и в накидках подбирались как можно ближе к этим красоткам и без стеснения обсуждали их одеяния и манеры; городские красавицы, похожие на кукол со стеклянными глазами, сидели, скрестив ноги, и, не обращая внимания на пересуды, знай себе покуривали свои короткие сигары. Стайки детей, обожающих танцы и готовых подражать танцорам и учиться на лету, либо носились от одного круга к другому, либо сами образовывали хороводы на некотором отдалении, чтобы вволю попрыгать.

Направляясь на нгома, кикуйю натираются с ног до головы розовым мелом, пользующимся большим спросом и стоящим немалых денег; от этого мела черная кожа причудливым образом белеет. Приобретаемый ими таким способом оттенок не относится ни к животному, ни к растительному миру; натертая мелом молодежь превращается в вытесанные из камня статуи. Девушки покрывают свои расшитые бисером кожаные одеяния, равно как и свои тела, землей, превращаясь в одетых истуканов, выполненных умелыми мастеровыми. Юноши являются на нгома в одних набедренных повязках, зато уделяют большое внимание прическам, вымазывая космы и хвосты мелом и гордо задирая головы.

Под конец моего проживания в Африке власти стали запрещать африканцам натирать мелом головы. Меловая обработка преображает людей обоих полов: никакие драгоценности не в состоянии придать танцующим настолько праздничный вид. Стоит хотя бы издали заметить группу вымазанных розовым мелом кикуйю, как сама атмосфера начинает вибрировать от предвкушения праздника.

В дневное время танцы под открытым небом страдают от отсутствия разумных ограничений. Сцена слишком велика — где ее начало, где конец? Как ни размалеваны танцоры, как ни велик их головной убор из страусовых перьев, как ни кокетливо обернуты их лодыжки обезьяньими шкурами — все равно под гигантскими деревьями они выглядят рассыпавшейся стайкой карликов. Все действо — включая большие и малые круги танцоров, кучки зрителей и неугомонной ребятни — заставляет вас постоянно стрелять глазами в разные стороны и в результате утомляет. Сцена чем-то напоминает старое панорамное полотно с изображением баталии, на котором из одного угла наступает кавалерия, в другом готовится к бою артиллерия, а по диагонали мчатся по своим делам офицеры-порученцы.

К тому же дневные нгома сопровождаются оглушительным шумом. Танцевальные ритмы дудок и барабанов часто заглушаются криками зрителей; танцующие девушки тоже испускают пронзительный визг, когда кто-нибудь из партнеров-мужчин делает особенно удачный прыжок или ловко крутит над головой копьем. Старики, рассевшиеся на траве, не прекращают беседу.

Изысканное удовольствие — наблюдать за древними старухами-кикуйю, постепенно опустошающими сосуды-калабаши и оживленно вспоминающими те деньки, когда они сами могли отплясывать в круге; их лица становятся все более счастливыми по мере того, как все ниже опускается солнце и иссякает их запас тембу. Иногда, когда к ним присоединяются старики, какая-нибудь из старух может настолько погрузиться в воспоминания о былом, что, вскочив на ноги, делает пируэт, как молоденькая ндито. Толпа не обращает на нее внимания, зато сверстники награждают ее аплодисментами.

Ночные нгома были куда серьезнее. Их устраивали только осенью, после уборки кукурузы, в полнолуние. Не думаю, чтобы в них имелся какой-то религиозный смысл, однако в прошлом они наверняка были наполнены мистическим содержанием; во всяком случае, танцоры и зрители были такими ночами преисполнены священной торжественности. Самим танцам было не меньше тысячи лет. Некоторые — те, что вызывали особенное одобрение у матерей и бабок танцующих, — пользовались у белых поселенцев репутацией безнравственных; белые полагали, что их следовало бы вообще запретить.

Однажды, возвратившись после отдыха в Европе, я узнала, что двадцать пять моих молодых воинов посажены в разгар уборки кофе в тюрьму за то, что исполнили на ночной нгома такой запретный танец. Управляющий сообщил мне, что его жена не смогла смириться с подобным бесстыдством. Я устроила было старейшинам своих арендаторов нагоняй за то, что они учинили нгома возле жилища управляющего, но их ответ гласил, что танцы состоялись в манаятте Категу, на расстоянии четырех-пяти миль от опасного места. Мне пришлось ехать в Найроби и вразумлять нашего полицейского начальника, который в итоге освободил всех танцоров, чтобы они влились в ряды убирающих урожай кофе.

Ночные танцы представляли собой завораживающее зрелище. Границы представления были очерчены совершенно недвусмысленно: ими служили костры, а место действия было ограничено кругом, куда долетал свет от них. Центром нгома служил костер. В нем не было необходимости как в источнике освещения, ибо лунный свет на африканском нагорье восхитительно ярок, однако отблеск костра создает полезный сценический эффект. Благодаря костру место плясок превращается в настоящую сцену, где концентрируются все краски, все движения.

Африканцы редко перебарщивают со сценическими эффектами. Разводить бутафорские костры — не в их правилах. Женщины с фермы приносят к центру будущих танцев хворост; они же считаются помощницами распорядителей мероприятия. Старухи, почтившие танцы своим присутствием, рассаживаются вокруг главного костра, от которого тянется цепочка костров поменьше. Фоном для плясок, озаряемых сполохами огня, служит чернота ночи. Площадка должна быть просторной, иначе жар и дым костра будет есть глаза старым зрителям, однако это не влияет на ощущение очерченности самого места, как если бы праздник был устроен в помещении, а не под звездами.