Шесть собак, которые меня воспитали - читать онлайн книгу. Автор: Энн Прегозин cтр.№ 22

Тимба выросла в великолепную собаку. Когда, проходя по улице, мы останавливались поглазеть на витрины, возле нас собиралась небольшая толпа. Незнакомые люди забывали о своих делах и замирали при нашем приближении. Некоторые проводили рукой по шерсти собаки – то ли проверить, сколь она густа, то ли просто хотели к ней прикоснуться. Другие останавливались и задавали вопрос (который преследовал Тимбу всю жизнь): «Это волк?». Я отвечала по-разному, в зависимости от обстоятельств. Если этот вопрос задавали люди, встреченные нами во время путешествия на гору Вашингтон, то я говорила правду (еще расскажу об этом позднее). А прохожим на улице я отвечала: «Нет, это маламут». Но владельцы маламутов, особенно если в этот момент рядом с ними была их собственная собака, не всегда этому верили. Я видела, как они задумчиво переводят взгляд с Тимбы на своего маламута, и на их лицах явно читалось: «Нет, это – не маламут».

Безусловно, они были правы. У Тимбы был такой же окрас, как у маламута, такая же темная маска на морде, такие же стоячие покрытые шерстью уши, такое же сильное тело. Но она была почти на восемь сантиметров выше и почти на два килограмма тяжелее средней суки маламута. И еще ее хвост. Он не загибался на спину, а свисал вниз, как у ее бабки-волчицы. Тимба была очень хороша. Но не это заставляло владельцев маламутов оборачиваться ей вслед. Все маламуты очень красивы, но красота Тимбы совсем другого рода. На самом деле люди оглядывались, чтобы еще раз увидеть волчицу, стоящую в самом центре Бруклина, в Парке-Слоуп на пересечении Седьмой авеню и Юнионстрит.

Я всегда помнила, что Тимба – отчасти волк. Была ли она собакой в волчьем обличье? Или она была волком в собачьей шкуре? Она была и тем, и другим. И она не была ни тем, ни другим. Это была Тимба.

Из-за присутствия в ней волчьей крови Тимба, как никто другой, нуждалась в обществе себе подобных, особенно пока была мала и слаба. Стайный инстинкт был очень силен в ней, и постоянный контакт с собаками оказывал на ее психику благотворное влияние. Общение с человеком не могло дать того, что она получала от собак. Делла и – в самом начале – немецкая овчарка стали ее стаей. Вожаком стаи была я, на втором месте Делла, потом немецкая овчарка и, наконец, – Тимба. Тимба не возражала, считая такой порядок вполне справедливым: она была новичком, самой младшей и имела самый низкий статус. Зато она всегда была накормлена, напоена, выгуляна. Тимба росла и развивалась, как если бы жила в настоящей стае. Лишь однажды этот порядок был нарушен, причем по ее инициативе. Примерно через полгода после своего водворения в доме Тимба повадилась ночи напролет охранять двадцатикилограммовый пакет с собачьим сухим кормом и коробку с собачьими консервами. Не то чтобы она была голодна: ее досыта кормили дважды в день. Такое поведение нельзя было объяснить чувством голода. Она просто охраняла запас еды, повинуясь пробудившемуся в ней волчьему инстинкту. У нее не было возможности спрятать все это богатство, а потому она сидела рядом и охраняла его. Стоило Делле или овчарке приблизиться, как волчья сущность Тимбы давала себя знать: ее милая морда превращалась в злобную маску, губы приподнимались, обнажая клыки, а из горла вырывался низкий рокочущий звук, который не способна издать ни одна собака.

Когда Тимба, сидя над мешком с кормом, впервые зарычала на Деллу, та, скорее изумленная, чем рассерженная, – это было видно по ее морде – повернулась и ушла. Делла не реагировала на угрозы со стороны других собак, к счастью, и эта новенькая не стала исключением. А вскоре Тимба осознала, что не имеет смысла сторожить еду, которой в доме предостаточно.

Тогда она занялась охотой на голубей, ей нравилось высоко подпрыгивать при виде низко летящих птиц. Как показал несчастный случай в Проспект-Парке, Тимба преследовала и ловила мелких животных, которые с легкостью спасались от обычных собак. То был «охотничий инстинкт» хищника. Маламуты и хаски обладают этим инстинктом, волки же его используют: они ловят, чтобы убить, съесть и выжить. Я забыла или не придавала этому особого значения, вплоть до одного случая.

Был славный зимний день, выпал неглубокий снег. Мы гуляли в той части парка, где Моппет когда-то гонялась за белками (хотя ни разу ни одну из них не поймала), вдруг Тимба усмотрела на снегу одинокую белку, которая что-то ела. В следующую минуту она кинулась к ней, игнорируя мои крики и требование остановиться. Обычная собака, за исключением, может быть, маламута или хаски, безнадежно отстала бы, пытаясь повторить за белкой хитрую траекторию ее передвижений. Но Тимба действовала наверняка. Не обращая внимания на прыжки зверька вправо и влево, она неслась напролом, и с каждым мгновением расстояние между ними сокращалось. В последнее мгновение белка увидела в метре от себя спасительное дерево и прыгнула, Тимба взвилась в воздух вслед за ней. К моему ужасу, она поймала белку в воздухе и тряхнула головой, ломая ей позвоночник. Когда она приземлилась, белка в ее пасти была мертва.

Я неслась к ней и кричала, чтобы она бросила добычу. Но мощные челюсти только крепче сжимались. Это уже не было игрой. Обычно собаки приходили сюда порезвиться. А теперь здесь стоял волк, только что выследивший, поймавший и собирающийся съесть свою добычу. Наконец, мои крики и подзатыльники, которыми я щедро ее угощала, подействовали на Тимбу. Она ослабила хватку, маленькое тельце упало на землю.

Я велела Тимбе отойти, и она послушалась. Собака в ней опять взяла верх. До нее дошло, что я очень зла. Взгляд, только что горевший охотничьим азартом, стал виноватым и обеспокоенным, она очень внимательно на меня смотрела.

Я наклонилась над белкой. Невозможно было оставить ее вот так просто лежать. Я бережно подняла зверька, уложила под деревом, обернув хвостик вокруг маленького тельца, и прикрыла листьями. Мой гнев постепенно утихал. Винить Тимбу за случившееся было все равно, что сердиться на кошку, поймавшую птичку. Она совершила то, что совершила, по велению инстинкта. Только я была повинна в смерти белки. Никогда больше ни одно живое существо не пострадало от зубов Тимбы, потому что я никогда больше не забывала, что в ней течет волчья кровь.

Тимба любила воду, которая успокаивала и расслабляла ее, и, как все волки, была великолепной пловчихой. Она скользила по воде, оставляя после себя лишь легкую рябь, и развивала такую скорость, что приводила в изумление владельцев ретриверов, которые, не без основания, считают своих питомцев чемпионами среди пловцов.

Не было нужды предупреждать уток об опасности: хлопать в ладоши или иначе создавать шум. Они сами отлично понимали, какая опасность исходит от Тимбы. Так же, как в свое время их предки безошибочно определяли, чего ждать от Моппет. Сейчас к озеру приближался волк, а значит, оставаться в воде слишком опасно. Они даже не пытались уплывать. При одном взгляде на погружающуюся в воду Тимбу все утки немедленно поднимались на крыло и не возвращались, пока волк не отправлялся восвояси.

Тимба так любила воду, что мы с Дэвидом решили свозить ее к океану в межсезонье, когда на побережье практически не бывает людей. Она никогда раньше не видела бьющихся о берег волн, это зрелище привело ее в восторг. И не только, ей понравилось играть с океаном: она бежала навстречу набегающей волне, а потом разворачивалась и неслась обратно, норовя опередить нагонявшую ее волну. Тимба не отказывалась и поплавать. У нее хватало сил и сноровки, чтобы плыть в океане, преодолевая сильное сопротивление волн, которые захлестывали ее с головой; она плыла до тех пор, пока мы не начинали звать ее на берег. Она выходила и долго отряхивала со своей длинной шерсти соленую воду. Потом делала еще один заплыв, а мы, стоя на берегу, с восхищением наблюдали, как красивый и сильный волк покоряет Атлантический океан. Это было счастье!