Без пощады - читать онлайн книгу. Автор: Александр Зорич cтр.№ 49

– Ничего.

– Интересное занятие – делать ничего. – Мужчина с сигаретами хохотнул.

Таня наконец решилась рассмотреть незнакомца.

И… тут же обнаружила, что незнакомец ей знаком!

Перед ней тот самый человек из кондитерской, бородач с визиткой. Таня даже фамилию его припомнила: Воздвиженский!

А вот Воздвиженский ее, похоже, вовсе не узнал.

По молодости лет Таня объяснила это обстоятельство тем, что за прошедший год с небольшим она успела измениться внешне в лучшую сторону. И пусть своя правда в этом была. Но все же…

Лишь спустя четыре года Таня поймет: знакомиться с девушками для Воздвиженского такое же будничное дело, как для нее ходить в университетскую столовую.

Разве она сама помнит, что брала на обед месяц назад – котлету по-киевски или шницель по-венски?

– Почему вы на меня так смотрите? – спросил Воздвиженский, глубоко затягиваясь. – Мы, вероятно, знакомы?

– Ваша фамилия – Воздвиженский. И вы поэт!

Воздвиженский просиял. Слова Тани он понял в том духе, что она знакома с его творчеством и считает его Поэтом. Именно с большой буквы.

– А что вы читали? Из моего? – кротко осведомился он, но, заслышав нечленораздельное блеяние попавшей впросак Тани, поторопился добавить: – Впрочем, какое это имеет значение? Все пена дней… Может, пойдем в буфет, закажем коньяку?

– Мирослав. Зовите меня просто Мирослав. Можно Славик. И вот еще что: давайте сразу на «ты».

– Д-давайте, – робко кивнула Таня, рассматривая пузатый коньячный бокал, на дне которого золотилась душистая жидкость. Коньяк она пила впервые в жизни.

– И должен сразу предупредить вас… То есть тебя, Танюшка. Моя фамилия произносится с ударением на втором слоге. А не на третьем! Ни в коем случае не на третьем. Уяснила?

– Умгу.

– Тогда вздрогнем! То есть я хотел сказать – за знакомство! – поправился Воздвиженский и улыбнулся Тане с хорошо отрепетированной галантностью.

Таня тоже отпила из бокала и окинула пустынный буфет рассеянным взглядом. Каким ярким и радостным казалось ей теперь все – после пятидесяти граммов «Арагви»! Каким уместным и теплым! Нежным и зовущим!

Ей с трудом верилось, что всего полчаса назад она почти решилась уйти!

Щеки Тани раскраснелись, глаза заблестели, а из прически выбились несколько платиновых прядей.

Она хохотала над каждой шуткой нового знакомого, пожирала холодные бутерброды с аппетитом молодой волчицы и, заложив ногу на ногу, обольстительно поигрывала своей черной туфелькой, совершенно позабыв о том, что эта проклятая туфелька, оказавшаяся на полразмера меньше, чем требовалось, до крови стерла ей мизинец…

До мозолей ли, когда Воздвиженский посвящал ее, простую студентку, в жгучие и высокие тайны поэтического цеха!

– А Закрепищечин… он вообще в Конкордии ни разу не был! Двадцать лет во всех газетах ее полощет и в хвост и в гриву, а сам даже до пограничного столба не долетал… Мы уже с ребятами его вышучивать устали. Думали даже сброситься ему на билет до Хосрова. Чтобы, значит, этот гусь на клона хоть раз вблизи посмотрел. Чтобы реализм в его творчестве наконец появился! А то ругать «встанек» по книгам да по газетам всяк дурак горазд! А он нам знаешь, что на это сказал?

– ?..

– В Хосрове, говорит, мне делать нечего. А вдруг понравится? Ведь тогда ругать Клон вся охота пропадет! С чего, говорит, я тогда жить буду? С чего детей кормить? Вот ты смеешься, Татьяна, а ведь мужик и правда дело говорит… Знаешь, какие ему гонорары в журнале «Наше время» платят? О-о… А Васищев всем раструбил, что живет со своей черепахой Лаурой!

– В интимном, что ли, смысле?

– А то!

– ???

– Только не спрашивай меня, каким образом! Сам желал бы знать! Но Васищев хранит молчание… Посвятил ей венок сонетов! «Твоим я панцирем нефритным От адской тьмы загорожусь…»

Таня не очень точно помнила, сколько времени они провели в буфете.

Из второй половины того зимнего вечера она запомнила лишь мягкую волосатую руку Воздвиженского на своем колене (как бы невзначай он положил ее туда, когда такси, которое несло их к общежитию, заложило слишком крутой вираж во славу январского гололеда).

И лукавую улыбку Любы, отворившей двери во втором часу ночи, она тоже запомнила, а как же. «Гулёна ты моя!» – сказала ей Люба вместо «спокойной ночи» и выключила свет.

По мере того как Таня все ближе подходила к заветной цели – диплому ксеноархеолога, – развивались и ее отношения с Воздвиженским.

Впрочем, поэт предпочитал именовать эти отношения «нашей дружбой».

Воздвиженский не форсировал событий. После того памятного вечера он объявился в поле зрения Тани лишь спустя две недели.

– В командировке был, такие дела, – объяснил он.

Таня сделала вид, что вовсе даже и не спрашивала себя, куда подевался славный Мирослав. И вовсе его не ждала. Пусть Мирослав не думает, что Таня интересуется им больше, чем алебастровыми фигурками Банановой Культуры и гамаками из хвостов ландисских василисков. Эту линию она гнула и дальше. Насколько могла последовательно…

Ухаживания Мирослава сильно отличались от ухаживаний Любиного кадета-подводника или многочисленных Тамилиных пассий.

Цветочно-конфетную фазу они вообще проскочили.

За четыре с половиной года знакомства Мирослав Воздвиженский подарил Тане цветы всего один раз. Если позволено будет отнести к цветам кактус с необитаемой планеты Синапского пояса.

«Вот представляешь, Танек, выступал сегодня на юбилее Общества Любителей Редких Растений… С огоньком, между прочим, выступал! Так они мне этот кактус подарили… Сначала думал отказаться. У меня он дуба врежет! А затем решил – чего отказываться? Тебе подарю…»

Воздвиженский не соврал – в квартире у него не выживали даже кактусы. Так сильно там было накурено.

Он снимал крохотную студию возле площади Льва Толстого. Интерьер студии состоял из того сомнительного неодушевленного сброда, который в объявлениях о сдаче жилплощади стыдливо именуется «мебелью наборной».

Студию Воздвиженский называл «берлогой». Там он творил, питался, встречался с многочисленными друзьями и осуществлял личную жизнь.

Личная жизнь, как правило, проистекала на двухспальном матрасе, что покоился в геометрическом центре студии.

«Наверное, в прошлой жизни я был японцем. Такой кайф, когда сплю на полу!» – самодовольно пояснял Мирослав.

Главным в его жизни было творчество.

По крайней мере так говорил он сам. Однако чем ближе знакомилась с Воздвиженским Таня, тем яснее ей становилось: в реальной жизни Воздвиженского стихи занимают достаточно скромное место.