Из них битых полчаса мы только выжидали, когда стая слепых псов проследует по своим делам в противоположную нам сторону. По счастью или наоборот, но мы к тому времени уже настолько пропахли здешней милой атмосферкой, что, если бы от нас в сторону этих внебрачных детей пустырей и помоек дул самый мощный сирокко, монстры учуяли бы в лучшем случае запах стальных гаек из наших карманов. А этого добра на Свалке — как слепых собак нерезаных.
Потом прямо над нашими головами на бреющем прошли две блуждающие «птичьи карусели». Временами они сливались в экстазе, и тогда сверху тянуло озоном.
Наученный горьким, но таким бодрящим опытом общения с этими непоседливыми аномалиями, я уже готов был задать стрекача. Но узкая и теплая ладошка Анки удержала меня на месте. И я остался вместе со своими спутниками вжиматься мордой в прокисшую известку. Причем, поскольку я за минуту до того стянул опостылевший противогаз, пришлось мне, в придачу ко всем напастям, вдыхать испарения целой батареи банок нитролака с пробитыми, как же иначе, днищами.
Однако когда мы обошли пост чингизидов, — трое чернобородых, один по виду узбек и, к счастью, ни одного молдавана с их поистине сверхъестественным чутьем на чужих в радиусе пистолетного выстрела, — именно Анка невольно заставила нас с Гордеем призадуматься, верно ли мы поступили, не став торговаться с бандитами.
Второй, дополнительный проход в Агропром не сулил нам ничего хорошего уже по первому впечатлению. А такая неприязнь как первая любовь — всегда самая стойкая.
Глава 15. «А» и «Г» шагают по трубе
I'm on the nightrain
Ready to crash and burn.
«Nightrain», Guns N' Roses
У известного классика советской литературы второй половины XX века Леонида Брежнева (литературный псевдоним Генсек) было издано всего три тонких романа. Но каждый из них стал в Советском Союзе и тогдашних соцстранах настоящим бестселлером. Это была трилогия «Малая Земля», «Целина» и «Возрождение».
Не знаю, как насчет содержания этих опусов, но названия их я вспомнил не раз, пока мы пробирались к агропромовским подземным кущам глухими, кривыми и чаще всего окольными путями. Потому что земли вокруг в нормальном понимании этого слова особо не было — один выжженный грунт, болота, поросшие хилым ивняком с ольшаником, да еще нескончаемые буреломы железной арматуры, густо поросшей космами смертоносных «ржавых волос».
Мало было твердой почвы под ногами на Свалке, этой Малой Земле Зоны. Все больше — одна сплошная целина, о возрождении которой можно смело забыть на пару-тройку десятков лет.
И вот, кажется, Свалка позади, а впереди переход на новый уровень. Но почему-то никого из нас это обстоятельство не обрадовало.
В трехстах метрах впереди, за подозрительно ровным полем, поросшим плотным упругим клевером без тени присутствия сорняка, в обрыве пересохшего русла какой-то неведомой речушки зияло отверстие.
Обод большой бетонной трубы, уходящей в глубь песчаного грунта. Все вокруг было изрыто какими-то подозрительными норками, а внизу испещрено странными, совсем не птичьими на вид следами.
Труба большая — это, конечно, смотря относительно чего. Тушкан или даже слепой пес могли бы разгуливать по этой трубе, как по бульвару. Человеку же, даже вполне приземистому, полностью пролезть в трубу не получалось. Для этого нужно было согнуться в три погибели. А лучше — опуститься на четвереньки.
Но это еще полбеды.
Коварная судьба-индейка на сей раз приготовила нам поистине иезуитское испытание. Справа от бетонной трубы из оврага торчала еще одна. Тех же размеров и свойств, разве что она выступала из обрыва на лишний метр вперед, а бетонные края были обломаны и сильно раскрошились.
В остальном же они выглядели как два автономных «трубопрохода», и сейчас нам предстояло сделать верный выбор.
Наши мнения сразу разделились, и совсем не пополам, это бы еще куда ни шло. Наше единство раскололось ровно на три части. И ни один из партнеров не желал уступать.
Гордей сразу предложил вернуться. Он считал, что с бандитами Чингиза при большом желании можно договориться. При этом дополнительный финансовый транш за убитого поморника и моральные издержки его хозяина Гордей благородно вызвался взять на себя.
— Ты не транш, ты огонь вызывай-ешь на себя, — сверкнула глазами Анка. — Неужели ты думаешь, что они простят тебе нападен-ние на их человека?
— Ну, — пробормотал очкарик, опустив глаза и ковыряя носком сапога делянку заячьей капустки, — в этом мире, к сожалению, все продается и все покупается. Значит, нужно просто вписаться в эту структуру мироздания, мимикрировать под нее.
— Просто вписаться в трубу он не хочет. А мими… крими… тьфу ты!
Она в сердцах сплюнула, делая вид, что не замечает наших с Гордеем изумленных взглядов. Обычно сдержанная и невозмутимая — вот она, прибалтийская кровь! — Анка сейчас была на себя не похожа. Ее глаза блестели, щеки раскраснелись, и она смотрелась очень привлекательно в своем благородном негодовании.
Тогда мы с Гордеем в один голос спросили, чего же, собственно, желает сама благородная донна.
— Благородная дон-на желает вылететь в труб-бу, — усмехнулась она, поглядывая на нас с откровенным вызовом. — И желат-тельно целой и невредимой.
— Мне этот путь не нравится, — покачал головой Гордей. — И детектор ведет себя как-то странно. Периодически высвечивает «danger», но слабо, вполнакала.
— Тогда давайте решать, — заключила девушка. — Ведь среди нас есть Трубач — он-то уж должен разбираться в труб-бах.
Вот так всегда! Кто-то заведет в черт-те какую глушь, а Гоше потом расхлебывать.
Хотя, справедливости ради, весь наш нынешний рейд — целиком и полностью моя затея.
Ну еще, в известном смысле, — проклятого Стервятника. Уж он-то небось сидит сейчас в аду на раскаленной сковородке, попивает «ведьмин студень» и посмеивается, на нас глядючи с высоты своего замогильного положения.
И я стал решать.
— Ты привела нас сюда, Анка, и ни разу не сбилась с пути. Уже бывала здесь, да?
Она кивнула.
— И на ту сторону перебиралась? По этим трубам?
Она вновь кивнула, хотя мне показалось, после некоторого колебания.
— И что там внутри?
Анка молчала.
Гордей взял ее за руку. Ласково сжал тонкие пальчики. Заглянул девушке в глаза.
— Анна, скажи, пожалуйста, что там — внутри?
Он кивнул на два отверстия, зияющих в крутом склоне обрыва.
— Я… я не знай-ю, — призналась она. — Не помню.
— Пьяная, что ли, была? — недоверчиво воззрился на нее молодой ученый.
— Не пьян-ная, — кратко пояснила она.