Так что я направился прямиком в бурьян, старательно дыша и прикидывая, не сунуть ли в рот палец- другой.
Спустя минут десять, пока я отлеживался на свежем воздухе, дверь коттеджа отворилась, и оттуда появились Комбат с Гордеем. Похоже, сделка не состоялась: руки их были пусты, за спиною — ни рюкзака, ни котомки.
Они коротко, но оживленно что-то обсудили. Мне даже показалось, что под конец они всерьез заспорили. Меня они почему-то совсем не искали.
Потом Комбат словно бы в сердцах махнул рукой: мол, поступай как хочешь. Отвернулся и закурил. А Гордей вновь поднялся на крыльцо и исчез в доме.
Пора было и мне принять участие в обшем празднике жизни.
Я небрежной походкой — руки в брюки, взгляд независимый, как у шерифа штата Техас, — проковылял до двора и вопросительно глянул на Комбата.
— Не ходи туда, — посоветовал сталкер. — Это такая жила, меня самого чуть не стошнило. По-моему, Завал портится с каждым месяцем все сильней — тухнет от жадности и гниет, как старый гриб.
Спустя несколько минут из дома вышел Гордей. Лицо его было бледным, на шеках пятна нервического румянца.
— Иди теперь ты, — сказал он сталкеру. — Я его уже почти дожал — выбил семь процентов скидки. Твоя задача — десять, если, конечно, получится.
Комбат сначала сделал страдальческое лицо, но потом весь подобрался, как рысь перед прыжком, и отправился в дом.
Гордей вытер платком лицо, усмехнулся и покосился на меня.
— Ну, точно желудок! Я ему говорю: не нужно мне ни «кристаллов», ни «пустышек» твоих, ни «вывертов». Ты дай мне «лунный свет», уже настроенный в проти- вофазу, чтоб резонировал на пси-излучение как следует. Пару «гравей» из «воронки» посвежее, не позже месяца. И «каменный цветок» — он нам сейчас кровь из носу понадобится.
Я знал, что «каменный цветок» при ношении на поясе здорово поднимает иммунитет к гравитационным аномалиям. Это и «воронка», и та же «карусель», не говоря уже о «трамплине». Но я также знал, что «цветок» стоит немалых денег. А у меня их совсем нет.
— Но один я у него все ж таки выцыганил. По о-очень сдельной цене!
Гордей осторожно вынул из кармана коробочку, очень похожую на те, что используют в качестве футляров в ювелирных магазинчиках. Только поверхность коробочки была дополнительно залита полимерной пленкой.
— Вот он, родимый, — ласково произнес Гордей. — Наша палочка-выручалочка, если что.
После чего поднял коробочку к уху и слегка потряс.
— Ты что, сдуре-е-ел? — заорал я, готовый в любую минуту дать тягу. — Он же сейчас среагирует!
— Не боись, дружище. Я его пока что деактивировал, — довольно усмехаясь, ответил ученый. — Палочка — она вот тут.
Он слегка постучал ногтем по коробочке.
— А выручалочка-то она — вот где!
И он постучал меня по лбу.
Думаете, меня это успокоило? Черта с два.
Я вновь сунул руки в карманы и прогулочным шагом направился вокруг дома. На заднем дворе стоял садовый столик с парой плетеных стульев из ротанга. На них были свалены стопки книг — то ли для просушки, то ли приготовлены на выкидку. А сверху, на старинном пособии по ядерной и химзащите во время атомной войны, сплошь испещренном библиотечными штампами городской библиотеки г. Припяти номер 12 и межбиблиотечного коллектора, я увидел портрет.
Из-под треснувшего стекла маленькой рамки на меня смотрел вечный студент в белоснежной сорочке, галстуке — у нас в школе такие называли «кал-стук» — и характерных очках, заставляющих задуматься о Гарри Поттере и возможных корнях его российской родословной. Не хватало только трещины в одной линзе.
Я некоторое время разглядывал портрет, не понимая, что же меня в нем так привлекло. И вдруг понял: дело не в портрете и даже не в знакомых очках. Рамка портрета была черной. Это было траурное фото.
Видимо, оно долго висело где-нибудь в гостиной, на почетном месте или вместо иконы, пока не стало мозолить глаза своим вечным укором, с каким всегда глядят родные мертвецы на нашу неустроенную и расхристанную жизнь.
Интересно, что у Завала там теперь вместо Лодочника — я не сомневался, кто изображен в траурной рамке, хотя никогда не видел бывшего хозяина коттеджа в лицо. Быть может, потайной сейф, замаскированный какой-нибудь репродукцией или чеканкой.
Хотя я на месте Завала оставил бы фото Лодочника на месте. Кто еще на свете хранит нас так, как бывшая родня, знающая доподлинно все наши секреты?
— Чур меня, Лодочник, — прошептал я. — Чур…
Положил на место портрет и пошел в дом. Из-за неплотно прикрытой двери доносилась оживленная перебранка. Но, судя по дуэту, зычная глотка Комбата понемногу брала верх над дребезжащим, надтреснутым тенорком нового русско-украинского Буратино. И поделом тому.
Прошел еще час, и мы принялись складывать амуницию. Комбат все-таки нашел убедительные доводы и, похоже, открыл у Завала неплохой кредит.
— Пришлось все-таки Косте звякнуть. Зато тринадцать с половиной, — шепнул он просиявшему Гордею. — С тебя магарыч, Гордеич.
— Запиши пока что на счет Трубача, — посоветовал очкарик.
Это была самая грустная шутка из всех, что только прозвучали за сегодняшний безумный, безумный, безумный день.
Глава 14. Привратники Свалки и превратности судьбы
What does it matter to ya
When ya got a job to do
Ya got to do it well
You got to give the other fella hell.
«Live and Let Die», Guns N' Roses
Круглый птичий глаз я заметил, когда он блеснул в полутьме, сгустившейся между двумя огромными проржавевшими контейнерами, доверху заваленными стальным хламом. Это могла быть только хищная припятская чайка, они давно завладели большей частью здешней земли. Скрытая массивной железной панелью чайка хрипло каркнула, затем снова и снова. Ей тут же стали откликаться другие поморники.
После возвращения с Белорусской Вежи почти сутки ушло у нас на сборы. Гордей заночевал у меня, и мы полночи тщательно паковали автоматы, боеприпасы, запасную одежду и «цацки» от Завала. Комбат, молодчик, не взял с меня ни копейки, понимая мое сложное финансовое положение. Он договорился с Завалом, что мы все берем у него как бы напрокат, с возвратом, при условии сохранения ресурса и товарного вида каждой его «прилады».
Я не представлял себе, как можно сохранить в целости и сохранности, к примеру, десять рожков патронов к «калашу». Или же не перепачкать отличные непромокаемые сапоги с подошвой из хитрого каучука, которые Комбат, решив меня разыграть, важно представил как «настоящие мокроступы от ученых с Янтарного озера», вызвав у Гордея приступ безудержного, переходящего в истерический хохота.