Вторая мировая война - читать онлайн книгу. Автор: Энтони Бивор cтр.№ 259

Самыми жестокими были штрафники – живые мертвецы штрафбатов. Многие были закоренелыми преступниками, переведенными из ГУЛАГа. (По приказу Берии политзаключенным воевать не разрешалось.) Даже на офицеров влияла неприкрытая жестокость их жизни. «Преступник – всегда преступник, в тылу или на фронте, – писал военный врач штрафроты. – На фронте в роли штрафника их уголовная натура всегда проявляла себя. Поэтому у нас в роте было весело. Молодая немка подбежала ко мне в Хальсберге и закричала по-немецки: “Меня изнасиловали четырнадцать солдат!” А я пошел дальше, думая: “Жаль, что их было четырнадцать, а не двадцать восемь, жаль, что они не пристрелили тебя, сука немецкая…” Мы, офицеры штрафроты, закрывали глаза на все, у нас не было жалости к немцам. И мы позволяли штрафникам делать со штатскими что угодно».

Мародерство сочеталось с бездумным уничтожением. Солдаты, бывало, сжигали дома, а затем обнаруживали, что негде укрыться от холода. Рабичев описал разграбление Гольдкапа. «Все содержимое магазинов было выброшено на тротуары через разбитые витрины. Тысячи пар обуви, пластинки и радиоприемники, разные бытовые и фармацевтические товары и продукты, все было перемешано. Из окон квартир на улицу вышвыривались одежда, подушки, пуховые одеяла, картины, граммофоны и музыкальные инструменты. Дороги были забиты всем этим добром. В этот момент немецкая артиллерия и минометы открыли огонь. Несколько резервных немецких частей моментально вытеснили наши деморализованные войска из города. Но штаб фронта уже доложил о взятии первого немецкого города. Выбора не было, пришлось брать город снова».

Александр Солженицын, молодой офицер-артиллерист в Восточной Пруссии, описывал сцены мародерства как «шумный рынок», где солдаты примеряли огромных размеров подштанники прусских немок. «Немцы бросили все, – писал солдат Красной Армии о разграблении Гумбиннена, – а наши, как толпа гуннов, врывались в дома. Все горит, в воздухе летает пух из подушек и перин. Все, начиная от солдата и заканчивая полковником, тащат награбленное. Красиво обставленные квартиры, шикарные дома были разрушены в несколько часов и превращены в свалки, где порванные портьеры покрыты джемом, вытекающим из разбитых банок… Этот город был распят». Через три дня он записал: «Солдаты превратились в хищников. В полях лежат сотни застреленных коров, на дорогах свиньи и куры с отрубленными головами. Дома разграблены и горят. Что нельзя забрать, разбивается и уничтожается. Немцы правильно делают, что бегут от нас, как от чумы».

В охотничьем домике в Роминтене, принадлежавшем прусской королевской семье, а затем занятом Герингом, советская пехота разбила все зеркала. Один намалевал черной краской слово «хуй» на теле обнаженной Афродиты Рубенса.

Непонятная злоба в основном была порождением увиденного уровня жизни, даже в домах обычных бауэров, который был невообразим в Советском Союзе. Почти у всех была горькая мысль: зачем же они вторглись к нам и грабили нашу страну, если они настолько богаче? Фронтовая цензура, встревоженная письмами домой, где описывалось, что увидели солдаты, передавала их НКВД. Советские власти были обеспокоены широко распространенным ощущением, что вся пропаганда о «рае для рабочих» в противоположность ужасным условиям в капиталистических странах, была ложью. Они хорошо знали, как привело к восстанию декабристов то, что русские армии увидели лучшую жизнь в Западной Европе в 1814 г.

Первый Белорусский фронт Жукова днем и ночью продолжал безудержное преследование немецких войск. Водители танков часто засыпали от огромной усталости, но возбуждение преследования гнало их вперед. Отступающих немцев расстреливали из пулеметов, а если догоняли штабную машину с офицерами, ее просто давили гусеницами.

18 января 8-я гвардейская армия генерала Чуйкова атаковала Лодзь на пять дней раньше, чем планировалось. В этих боях им помогли бойцы Армии Крайовой. Чуйкову не понравилось, что часть своей сталинградской армии ему пришлось направить на взятие города-крепости Познани. Их навыки уличных боев здесь значили мало. Потребовался месяц обстрелов из тяжелых орудий и удары фугасами и из огнеметов, прежде чем уцелевшие защитники города сдались.

На левом фланге наступления от Вислы войска Конева захватили Краков. К счастью, древний город был оставлен без боя. Днем 27 января из заснеженного леса вышел разведдозор 107-й стрелковой дивизии и обнаружил самый страшный символ в современной истории человечества.

Примерно за неделю до этого 58 тыс. заключенных Освенцима, которых признали годными для длинного пешего перехода, перед наступлением Красной Армии погнали на запад. Те, кому довелось выжить в этом марше смерти, ставшим, возможно, худшим из всех пережитых ими ужасов, оказались в других концлагерях, где в последние три месяца войны невероятно усилились голод, болезни и смерть. Доктор Менгеле собрал отчеты обо всех своих экспериментах и уехал в Берлин. Служащие «ИГ Фарбен» уничтожили все записи. Были взорваны газовые камеры и крематории в Биркенау. Были отданы приказы о ликвидации заключенных, которые были тяжело больны и не могли передвигаться, но по каким-то причинам эсэсовцы убили только человек двести из 8 тыс. оставшихся. Они больше старались уничтожить свидетельства преступлений, но их все равно осталось более чем достаточно, включая 368 820 мужских костюмов, 836 255 женских пальто и платьев, не говоря уже о тоннах человеческих волос.

Советская 60-я армия немедленно направила весь свой медицинский персонал в Освенцим для помощи выжившим, а советские офицеры начали опрашивать некоторых заключенных. Адам Курилович, бывший председатель польского профсоюза железнодорожников, которого отправили в лагерь в июне 1941 г., вспоминал, как первые испытания газовых камер проводились на восьмидесяти красноармейцах и шестистах польских заключенных. Венгерский профессор рассказал о «медицинских экспериментах». Всю информацию отправили Г. Ф. Александрову, начальнику Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б), но кроме небольшой статьи в газете «Красная звезда», широкой мировой общественности ничего не сообщали до конца войны. Возможно, потому, что линия партии заключалась в том, что евреев не следует как-то особо выделять. Упор следовало делать на страданиях всего советского народа.

Колонны беженцев из Силезии и Восточной Пруссии становились все многочисленнее, вскоре к ним добавились беженцы из Померании. Нацистские бонзы считали, что к 29 января «около четырех миллионов человек из эвакуированных областей» направлялись в центральные области рейха. Эта цифра представляется сильно заниженной, потому что за две недели она выросла до семи миллионов, а к 19 февраля – до 8,5 миллионов. Ярость Красной Армии вызвала самые массовые перемещения людей за всю историю. Такая этническая чистка полностью устраивала Сталина, который планировал перенос польских границ к западу от Одера.

Несколько сотен тысяч гражданских лиц еще оставались окруженными в Кенигсберге и на Земландском полуострове, а также в районе, где была окружена немецкая Четвертая армия у Хайлигенбайля на побережье залива Фриш-Гаф. ВМС Германии прилагали усилия, чтобы вывезти как можно больше людей из маленького порта Пиллау, началась эвакуация и из портов восточной Померании. Однако советские субмарины торпедировали много больших немецких судов, включая пассажирский лайнер Wilhelm Gustloff, который затонул ночью 30 января. Точно неизвестно, сколько людей было на борту, но оценки погибших составляют от 5300 до 7400 человек.