Керченская катастрофа 1942 - читать онлайн книгу. Автор: Всеволод Абрамов cтр.№ 75

Привел их подполковник-танкист. Фамилию его вскорости забыл, а его много раз видел: невысокого роста, плотный, с продолговатым лицом, черный, с покатыми плечами. Одет был в темно-синие брюки-галифе и в серую гимнастерку танкиста. Потом, после гибели нашего полковника, руководство подземным гарнизоном этот подполковник-танкист взял на себя.

После 20 мая положение гражданского населения в каменоломнях очень осложнилось. Большая скученность людей, нехватка, а потом полное отсутствие воды — этот вопрос для командования подземным гарнизоном встал на первый план. И было решено разрешить всем желающим из числа женщин, детей и стариков покинуть каменоломни. К исходу дня 22 мая в каменоломнях осталось только 15 семей — старых партизан, которые остались, видимо, по специальному заданию. В дальнейшем они дали нам много полезных советов: первый колодец начали рыть прямо в газоубежище 1-го батальона, но они отговорили и указали другое место. Да и такой важный вопрос в первые дни, после газовых атак, как вентиляция каменоломни, решали, видимо, также гражданские.

После того как гражданские покинули каменоломню, я еще находился с пулеметом и Лешей Чернышевым в секрете по охране заброшенного лаза в каменоломню со стороны церкви. Задача была: блокировать проникновение в подземелье немецких солдат и всякой нашей мерзости: провокаторов, шпионов и другой сволочи. После напряженных дневных боев ночью лежать за пулеметом, обложенным камнями, и смотреть в провал лаза — очень утомительно. Зажигать свет и курить категорически запрещено. Много раз я лбом бился о ручки "Максима", но голова все равно падала. И вот Леше показалось, что кто-то пробегал перед лазом и, крикнув "Немцы!", он бросил гранату. Но она ударилась о край потолка лаза и разорвалась впереди нас. Меня спас щиток пулемета, а Лешу осколок гранаты зацепил за роговицу левого глаза. Так больше Леша левым глазом уже не видел. К концу дня с этого поста нас сняли и перебросили к центральному проходу. Вместо Леши вторым номером дали Шевченко (ни имени, ни домашнего адреса его не помню). Пулемет я расположил у выемки против центрального входа. Сектор обстрела уже был невелик: Царев Курган и часть поселка впереди справа от меня. Рано утром сзади подошел танк и прямой наводкой посшибал нас и загнал под землю. К обеду общим рывком из-под земли мы снова заняли полосу на поверхности вдоль выходов. Снова подошел танк, стал против центрального входа и начал его методически обстреливать. Между танком и центральным входом был бугорок. Если танк орудие опускал чуть ниже, то попадал в вершину бугорка, поднимал чуть ниже — попадал в пачку ракушечника над самым входом. Прямого попадания в проход у него никак не получалось. При старом положении ходов, когда по центральному ходу зайдешь под землю, то сразу же метра через два центральная галерея заворачивает вправо и так с небольшим уклоном идет вниз. Этот поворот у нас много сил забрал, когда тащили пекарню… Так вот за этим поворотом собралось много начальников, больших и малых, и начали судить и рядить, пойдут ли немцы под землю или нет и как уничтожить немецкий танк. Позиция у танка, между прочим, была очень удобная — хороший круговой обзор и хорошее прикрытие со стороны автоматчиков. Подползти незамеченным нельзя было, надо было бить его только с расстояния. В это время подходит какой-то лейтенант в каске, плащ-палатке, с вещмешком за спиной под плащ-палаткой, с ПТР в руках и говорит, что он попробует подбить танк — есть один патрон. Сняв плащ-палатку, после очередного выстрела танка, он выскочил и быстро пополз на вершину бугорка, и только он его достиг, в это время — удар снаряда: одна нога лейтенанта высоко, высоко подлетела вверх, а лейтенант остался лежать ничком на бугорке. И долго еще на его спине дымился вещмешок.

Меня с пулеметом снова хотели определить наверх, но какой-то майор велел не делать глупостей: и так оружия остается мало. По его указанию, отойдя от входа вниз метров на 5–7, прямо на центральной галерее я установил "Максим", бока обложил большими кусками ракушечника и так остался лежать до утра на случай проникновения немцев под землю.

Утром ко всем выходам подошло очень много бойцов ~ готовилась очередная атака. Но она успеха не имела. Выскакивающие из каменоломен солдаты тут же в упор расстреливались немецкими автоматчиками и из пулеметов. Атака захлебнулась. Было еще две попытки рывком овладеть хоть небольшим плацдармом наверху. Но этому не суждено было осуществиться. Силы были уже неравные, да и сказывалось нечеловеческое напряжение сил последних 5–6 дней, без воды, без пищи, без сна. По боковым проходам от центральной галереи на носилках и просто на земле лежала масса раненых, и все чаше залетавшие в каменоломни связки гранат взрывной волной очень тревожили их. Они просили и умоляли унести их вглубь каменоломни, подальше от выходов. Но сделать это было пока некому. У меня всегда был для пулемета неприкосновенный запас воды — две фляги. Но, чувствуя, что наверху стрелять уже не придется, тайком я отдал воду раненым.

После обеда 24 мая (но мне все время почему-то кажется, что это было 25 мая) мне велено было с пулеметом опуститься еще ниже, т. е. в глубь каменоломни по центральному проходу. Если по центральному ходу зайти в каменоломню, то метров через 15–20 справа в галерее стояла пекарня, а еще чуть ниже и вправо — расположение штаба обороны каменоломен. В этих местах я не был уже несколько дней и, когда, перетащил своего "Максимку" ниже и осмотрелся, то был очень удивлен, что штаба на старом месте не было. Значит, он перебазировался куда-то глубже. Рота наша так и осталась по центральному проходу внизу слева. Не успел я еще как следует устроиться на новом месте, как у выходов прозвучала серия мощнейших взрывов, которые в глубине каменоломен отозвались сильной взрывной волной, сшибающей с ног зазевавшихся бойцов. Позже пробегающие солдаты сообщили, что немцы взрывают и заваливают выходы. Ходячие раненые начали покидать свои места и уходить вглубь каменоломен, лежачие остались на месте, ожидая своей участи. Взрывы все ближе и ближе приближались к центральному входу. Мой второй номер Шевченко еще на поверхности осколком был ранен в позвоночник, и его втащили под землю. Последний день с пулеметом я занимался один, а потом помочь устроиться на новом месте мне прислали Лешу Чернышева. Через какое-то время взрывы прекратились, и установилась гнетущая душу подозрительная тишина. Оставив Лешу обкладывать наши позиции камнями, я побежал вверх по центральному проходу с целью забрать Мишу Серкина и унести его вглубь каменоломни в расположение нашей роты. Когда я уже шел с Мишей вниз по каменоломне, где-то справа, а потом и сзади раздались жуткие вопли и крики "Газы, газы, газы!", "Где выходы?", "Ой, помогите!". Это кричали раненые. Трактор еще работал, и свет на центральной галерее еще был. Когда я остановился перевести дух и огляделся, от ужаса дыхание мне совсем перехватило: по центральному проходу вниз, вслед за нами, двигалось светло-серое облако, такое плотное, что где оно проходило лампочку, света уже не было видно. Дыхания совсем не стало — это, оказывается, Миша, повиснув у меня на шее за спиной и боясь, что я его сейчас брошу, так сдавил мне горло, что у меня в глазах зеленые круги пошли. Надо было очень срочно что-то предпринять. В каком-то угаре кладу Мишу под стену, вытаскиваю свой противогазный шлем со шлангом (коробки фильтров мы давно позакидывали, а в сумках носили гранаты и свои немудреные вещички). Надеваю на Мишу маску, шланг запихиваю под гимнастерку, голову заматываю шинелью и оставляю его лежать под стеной. Потом себе на лицо натянул пилотку, голову замотал плащ-палаткой и, прижавшись к Мише, лег рядом, дав ему слово ни при каких обстоятельствах его не бросить, а если суждено умереть, то умрем вместе. Еще когда я пеленал Мишу, вверху по центральному проходу раздался огромной силы взрыв — и свет погас. Значит и трактор взорвали. Еще больший ужас сковал члены и парализовал волю, а инстинкт самосохранения заматывал голову. Снова послышались взрывы, но уже меньшей силы. Что творилось в каменоломне?! Страшная паника и нечеловеческий ужас перед неизвестностью бросал людей по каменоломне в поисках спасательных выходов. Изрыгая слова проклятий, взывая о помощи, здоровые в кромешной темноте подземелья спотыкались о ползущих тяжелораненых, падали, снова схватывались, но падали через другого раненого. И многие уже никогда не смогли подняться. Какой-то дикий вопль: "А-а-а-а!" удалялся в сторону выходов и там пропадал. Чтобы себе представить каменоломню во время первой газовой атаки, надо обойти ее и осмотреть всю на другой день рано утром, пока немцы еще не предприняли второй газовой атаки: каменоломня была усеяна трупами задохнувшихся, а во многих местах они лежали друг на друге — снизу, безусловно, были тяжелораненые с широко разбросанными руками и растопыренными пальцами. Это с помощью своих рук они подтягивали свое непослушное тело, стягивая с себя о встречающиеся камни кальсоны. В таком нечеловеческом напряжении сил, полуоголенные, они и застыли, а сверху на них остались лежать, видимо, те, что бежали через них. Каменоломня постепенно затихала и со временем погрузилась в какую-то липкую, могильную тишину. Помощи уже никто не просил. В горле першило, и во рту чувствовался какой-то незнакомый сладковатый вкус, язык, словно распарившись, не умещался во рту, а сырость пола и ужас положения сковал члены. Сколько веков лежали мы с Мишей, трудно сказать. Почувствовали только, что дышать стало легче. Понемножку разматываю свои "противогазы". Да, воздух почти чист… С трудом уговариваю Мишу полежать, а я ощупью проберусь вглубь каменоломни и, может, встречу кого-нибудь живого и тогда вернусь за ним. Нужен был свет, хоть маленькая лучина, а правду сказать — нужна была хоть какая-нибудь живая душа, нужен был человеческий голос. Ощупью двигаюсь вглубь каменоломни. Спешить нельзя — можно размозжить лицо при падении.