У мальчишки хватило ума отказаться от проведения диверсии, но не хватило смелости обратиться в милицию. Он добрался до родной деревни, где узнал, что все его близкие погибли. В октябре того же года подростка арестовали, обвинили по статье 58, пункт «а» (измена Родине) и по условиям военного времени, несмотря на малолетство, определили срок — три года. Но Особое совещание при НКВД СССР, которое состоялось 28 июля 1945 года, зачло в качестве наказания те девять месяцев, которые он провел в предварительном заключении, и освободило его из-под стражи. В ту пору ему еще и 17 не было, а испытал он столько, что не каждый взрослый мужик сдюжит. В 1995 году заключением прокурора Смоленской области Александр Евсеевич Строганов был полностью реабилитирован.
Еще одна папка и еще одна детская трагедия.
На глазах 13-летней Маши Полетаевой фашисты за связь с партизанами убили ее мать. Девочку схватили и отправили сначала в Витебский концлагерь, затем в лагерь смерти Майданек, где по приказу изуверов-гестаповцев она вместе с другими заключенными строила крематорий. В июне 1944 года ее перевели в лагерь под Лодзью для детей-диверсантов. Здесь вместе с другими девочками и мальчиками Машу одели в немецкую форму, выдали винтовку, и до ноября 1944 года она проходила специальную подготовку агента-диверсанта. Но в тыл Красной Армии ее забросить не успели. В середине января 1945 года курсантов эвакуировали. В дороге колонну разбомбила советская авиация. Побросав винтовки, девочки небольшими группами разбежались кто куда, а через несколько дней Маша столкнулась с передовым отрядом советских фронтовых разведчиков, которым рассказала о своих злоключениях.
Знакомясь с документами, открываю самую толстую папку.
Евтухович Юрий Николаевич, 1913 года рождения, уроженец Тамбова, русский, образование н/высшее, лейтенант Красной Армии. В августе 1941 года попал в плен, был переводчиком, затем вступил в фашистский «русский легион», а вскоре стал преподавателем школы унтер-офицеров, где из пленных бойцов РККА готовили карателей. Лично подготовил 28 человек, которые с диверсионными заданиями переправлялись за линию фронта. Предатель был задействован в карательных экспедициях против партизан Смоленской области, сам принимал участие в допросах и расстрелах. За заслуги ему присвоили звание лейтенанта немецкой армии. Летом 1943 года он набирал в детдомах оккупированных советских территорий мальчиков и девочек 10–14 лет, отвозил их в Гемфурт, где служил воспитателем и преподавал основы диверсионно-вредительской работы. Лично завербовал 62 подростка, многие из которых были заброшены в тыл Красной Армии для проведения диверсий.
Судя по архивным документам, в конце 1944 года советскими органами госбезопасности был пойман и перевербован один из унтер-офицеров, подготовленных Евтуховичем и заброшенных с диверсионным заданием в наш тыл. Отработав ему легенду прикрытия и задание по разложению сотрудников диверсионной школы, советские контрразведчики переправили агента через линию фронта.
Вернувшись на свою базу, агент доложил об «успешно выполненном задании», прошел проверку, а вновь встретившись с Евтуховичем, завоевал его доверие и поступил на службу преподавателем в диверсионную школу для малолеток. Уже в начале 1945 года во время эвакуации школы ему удалось склонить Евтуховича и группу подростков остаться на месте и дождаться подхода Красной Армии. 27 января Евтухович был задержан и вскоре уже давал показания сотрудникам контрразведки «СМЕРШ».
Именно эти признания изменника свидетельствуют о том кощунстве, с которым фашисты расчетливо и цинично использовали советских детей в своей диверсионной работе. Враг исходил из того, что на освобожденных Красной Армией территориях было много бездомных подростков, которые в пекле войны и оккупации потеряли своих родителей. Советские бойцы и командиры, местное население сочувственно относились к этим детям, помогали им чем могли и не подозревали их в диверсионной деятельности. Поэтому малолетние агенты могли подойти к паровозам и незаметно бросить в тендер кусок динамита, замаскированный под каменный уголь. Попадая в топку, взрывчатка срабатывала, надолго выводя паровоз из строя. Были обучены подростки и подрыву железнодорожного полотна, обрыву линий связи, а с помощью зажигательных шашек могли уничтожать продовольственные склады, запасы горючего, казармы, автотранспорт, медицинские пункты.
Что касается безопасности самих детей, то фашистов она не очень заботила. На все группы отрабатывалась одна-единственная легенда прикрытия: подростки идут в родные края, искать родителей. А «уголь» подобрали на станции, чтобы в деревнях обменять на хлеб. Не интересовала фашистов и выживаемость агентов-малолеток. Кроме взрывчатки каждому перед выброской давали всего по полкилограмма колбасы, булку хлеба, 300 граммов сахара, полпачки табаку, 300–400 рублей советских денег и никаких документов. Зато непосредственно перед посадкой в самолет каждый, независимо от пола и возраста, дополнительно получал… по 100 граммов водки.
Поразила меня и практика парашютно-десантной подготовки. Она проводилась… прямо в день заброски уже на аэродроме. В течение нескольких минут детям просто рассказывали, как управлять парашютом во время снижения (чтобы не сесть на деревья) как лучше приземляться (чтобы не сломать ноги) а самое главное — как спрятать парашют. Все остальное — мелочи. Видимо, и водки давали для храбрости. Ведь после такой подготовки даже взрослый не отважится вот так, запросто, выпрыгнуть из самолета. А полупьяных детей, даже если и заартачатся, можно просто выкинуть за борт. Парашют раскроется сам, а дальше — кому как повезет.
Вся психологическая подготовка сводилась к запугиванию маленьких диверсантов. Им говорили, что на родине они считаются врагами. И даже если они придут с повинной, их все равно расстреляют. Пережив смерть родителей, дети на собственном опыте испытали, что жизнь на войне не стоит и копейки. Поэтому верили своим «учителям».
Евтухович сам составлял учебные планы. Физическая и строевая подготовка, топография, подрывное дело, стрельба, прыжки с высоты два-три метра, идеологическая подготовка. Режим дня в лагерях в общем-то был щадящий. Подъем в 7.30, отбой в 21 час, трехразовое и довольно сытное по условиям военного времени питание, обмундирование. Для детей, едва не умиравших с голода, это был верх блаженства.
Практически никак не отрабатывался и способ возвращения после выполнения задания. «Не стреляйте, я друг лейтенанта Бухгольца, мне нужен офицер». Эта фраза, сказанная по-немецки при пересечении линии фронта, была единственным паролем, который должен был помочь юному диверсанту вернуться на свою базу. Этот же текст был отпечатан на маленькой полоске бумаги, свернутой в тугой рулончик и вставленной внутрь резиновой трубочки полсантиметра длиной и полтора миллиметра диаметром.
Держу в руках это послание смертника, и прекрасно понимаю: фашистских кураторов не волновало, что этот клочок бумаги, найденный в кармане малолетнего агента, являлся неопровержимым доказательством измены родине и, по сути дела, становился смертельным приговором для его владельца. В дело № 669 вшит конверт, в котором хранятся четыре таких аусвайса. Оно заведено на Шпакова Анатолия Ивановича, 1931 года рождения (значит, на день начала войны ему было 9–10 лет). Уроженец Смоленской области, образование — два класса. С братом, младшей сестрой и матерью угнан немцами в Оршу. По дороге мать умерла, а детей направили в детский дом, затем в лагерь для подготовки малолетних диверсантов. Арестован 2 сентября 1944 года. В деле еще три фигуранта. Все десятилетние пацаны, все с образованием два класса, все прошли одну и ту же диверсионно-разведывательную школу и арестованы в один день. Вот такая судьба — одна на четверых.