Штурм Бреслау начался 16 февраля. Сначала последовали атаки с южного направления, а затем с запада и севера. Неодновременность ударов позволяла защитникам маневрировать силами. Кровавые схватки велись за каждую улицу, каждый дом, квартиру или подвал, особенно ожесточенные бои развернулись на подступах к аэродрому и в индустриальном районе города. Тесня противника, советские штурмовые группы сносили и сжигали все на своем пути, использовали подземные коммуникации для выхода в тыл врага. Для разрушения препятствий и проделывания проходов в минных полях умельцы из 42-й механизированной инженерной бригады наладили кустарное производство из трофейных авиабомб «саперных торпед» — стокилограммовых сигар из плавленого тротила, основой которых служили реактивные снаряды. Еще один рационализатор, капитан Н. А. Кропотов из 1194-го стрелкового полка, «разработал устройство для применения бутылок «КС» с зажигательной жидкостью из противотанковых ружей (?) на дистанцию 200 метров с хорошей точностью поражения. Такое применение бутылок «КС» буквально ошеломило немцев».
Немецкие сводные отряды при отходе точно так же взрывали и поджигали строения, разрушали туннели и канализацию, «чтобы противник не перешел к подземной войне», и применяли «сухопутные торпеды» — судя по описаниям участников сражения, это были телеуправляемые танкетки типа «Голиаф». Прекрасно ориентируясь «на местности», защитники крепости нередко просачивались в уже очищенные русскими кварталы, вновь закреплялись, и все начиналось сначала.
Чем больше разрушался город, тем больше труднопреодолимых препятствий возникало перед атакующими войсками. Бреслау превращался в «немецкий Сталинград».
«Вот как все это происходило, — рассказывает Ховрин. — В течение суток, а иногда и более, мы мощными огневыми средствами разрушали дома и здания, которые занимал противник, обороняющийся на другой стороне улицы, переулка или автомагистрали города. Ослабив его огневую систему, мы врывались в развалины домов и зданий, где даже невозможно было разместить пулемет, не говоря о миномете или орудии. А противник уходил в совершенно целые дома и здания, создавая там вновь систему огня. В этих условиях он уничтожал наши подразделения, копошившиеся в кирпичном и каменном ломе, чтобы скорее и как-нибудь укрыться от вражеского огня. После того как мы все же создавали систему огня для разрушения вновь подготовленных немецких позиций, все повторялось изо дня в день и мы несли большие, неоправданные потери людей. Тактика разрушения домов и зданий была непреложным законом, который оборачивался против нас.
Покидая разрушенные позиции, немцы минировали сохранившиеся дома и здания, чтобы потом их взорвать, когда они будут заняты нашими силами и средствами для укрытия. Если же где-нибудь у противника не было достаточно сил и огневых средств для обороны отдельных домов и зданий, а иногда целой оборонительной позиции, они там устраивали очаговые и сплошные массовые пожары. Это заставляло наши части и подразделения их обходить».
Генерал К. К. Крайнюков «откровенно признает», что первые дни штурма ознаменовались «несколько повышенным процентом потерь», и напомнил, «что без знаний особенностей городского боя, без непрерывной разведки и четкого Взаимодействия успех невозможен». В переводе с комиссарского это значит — умылись кровью. В последующие дни «процент» нисколько не уменьшился.
Начальник штаба 22-го стрелкового корпуса полковник А. П. Чичин фиксировал в личном дневнике (опубликован Алексеем Шлыковым):
«17.02.45. Бреслау окружен. Мы на юго-западной окраине. В городе вооружены все от 15 до 60 лет. Сопротивляются насмерть…
18.02.45. Клетендорф, пригород Бреслау. Бреслау защищают от мала до велика. Наши солдаты мстят безжалостно. Отдан приказ: пленных и гражданское население не расстреливать, но не помогает. Нужно принимать срочные меры, мы не должны стать варварами.
27.02.45. Критерн, пригород Бреслау. Грызем по кварталу, как беззубый орехи. Большие потери, особенно в командном составе. Недостает снарядов. Сопротивление ожесточенное».
В конце февраля в Бреслау по воздуху был переброшен парашютно-десантный батальон. Соединения Вермахта в городе были объединены в 609-ю дивизию особого назначения. 5 марта Шёрнер назначил комендантом Бреслау генерал-лейтенанта Никофа, а для поднятия боевого духа обещал вскоре прорвать блокаду и напомнил, что в случае потери города может пострадать не только сам генерал, но и дети, которых у Нихофа было пятеро. Надо сказать, на вполне законных основаниях: с 1 августа 1944 года в отношении германских военнослужащих действовало положение об измене родине — аналог сталинского приказа № 270. Этим положением узаконивались аресты родственников.
Снова дневник:
«11.03.45. Бреслау, южная часть, квартал 665. Дела хреновые. Потери большие, а взята только 1/4 часть города. Время играет на руку пр-ка. А он огрызается…
15.03.45. Бреслау, квартал 665, улица Клейнбург. Депрессия с большими потерями в людях. На четвертом году познал, что такое война в больших городах. Будапешт и Бреслау — яркие примеры для наших уставов, которые еще будут написаны после войны. Поражают разрушения…
27.03.45. Бреслау, улица Гогенцоллерна. Успеха нет. Причины: мало пехоты, нет взаимодействия с авиацией, подвалы не берет никакая артиллерия, да и использовать ее в уличных боях нет возможности. Немцы сильны фаустпатронами и подвалами. Стоят насмерть…»
«Воздушный мост» работал чуть больше месяца, по нему из города было вывезено около 6 тысяч раненых. 1 апреля советские войска захватили аэродром Гандау. Положение крепости стало безнадежным, дальнейшая оборона с военной точки зрения — бессмысленной, но город продолжал держаться — на вере, страхе, железной дисциплине. Такой же бессмыслицей был продолжавшийся с нарастающей силой штурм.
Армии Глуздовского последовательно были переданы 294-я стрелковая дивизия и 349-й гвардейский полк тяжелых самоходов, затем — 112-я стрелковая дивизия, 71-я зенитная артиллерийская дивизия, два танковых полка, еще два огнеметных батальона, два артдивизиона особой мощности, гвардейские минометы. С воздуха город непрерывно долбили один штурмовой и два бомбардировочных авиакорпуса.
Но это мало что изменило:
«10.04.45. Броккау, пригород Бреслау. Потомству расскажу, как мы брали Бреслау, как дрались с фольксштурмом: пока не взорвешь подвал, квартиру, подъезд или целый дом, эти фольксштурмы дерутся насмерть. А сзади, за их спинами — «эс-эс».
19.04.45. И черт знает, какая нелегкая нас сюда занесла! У нас нет достаточных сил для решительного штурма. Стойкая пехота с фаустпатронами в таком большом городе непреодолима…»
Напутствия Шёрнера настолько укрепили дух генерала Никофа, что он продержался в осаде дольше Берлина. Геббельс с восторгом писал в дневнике: «Бои превратили Бреслау в развалины. Но горожане отчаянно сражаются за каждую пядь земли. Советы пролили просто невероятное количество крови, сражаясь за Бреслау». Город, в котором было разрушено 70 % зданий, немцы сдали лишь 7 мая 1945 года. Потери воюющих сторон известны лишь приблизительно: гарнизона — 6 убитыми и 40 тысяч пленными, Красной Армии — около 8 тысяч убитыми; если использовать официальный коэффициент по битве за Восточную Пруссию, число раненых превышает 29 тысяч солдат и офицеров. Потери гражданского населения составили приблизительно 80 тысяч человек, но в целом не поддаются учету.