Дело Живаго. Кремль, ЦРУ и битва за запрещенную книгу - читать онлайн книгу. Автор: Питер Финн, Петра Куве cтр.№ 76

30 мая в 23:20 Пастернак скончался.

Зинаида и экономка обмыли и одели его. Родственники почти всю ночь не спали.

В 6 утра на дороге, ведущей к даче Пастернака, Ивинская увидела, как возвращается со смены Марфа Кузьминична с поникшей головой. Ивинская поняла, что Пастернак умер, и, рыдая, бросилась на «Большую дачу»:

«Теперь вы можете меня пустить [832] , теперь вам меня бояться нечего».

Никто ее не остановил. Она подошла к телу. «Боря лежал еще теплый [833] , руки у него были мягкие, и лежал он в маленькой комнате, в утреннем свете. Тени лежали на полу, и лицо его было еще живое, и совсем не похожее на то застывшее и скульптурное, которое потом все видели…» Она вспомнила его голос, как он читал «Август» из «Живаговского цикла»:

Прощай, лазурь Преображенская [834]

И золото второго Спаса.

Смягчи последней лаской женскою

Мне горечь рокового часа.

Прощайте, годы безвременщины!

Простимся, бездне унижений

Бросающая вызов женщина!

Я — поле твоего сраженья.

Прощай, размах крыла расправленный,

Полета вольное упорство,

И образ мира, в слове явленный,

И творчество, и чудотворство.

Весть быстро распространилась по поселку. Лидия Чуковская пошла к отцу; у него задрожали руки [835] . Он плакал без слез. «Стоит прелестная, невероятная погода [836] — жаркая, ровная, — яблони и вишни в цвету. Кажется, никогда еще не было столько бабочек, птиц, пчел, цветов, песен. Я целые дни на балконе: каждый час — чудо, каждый час что-нибудь новое, и он, певец всех этих облаков, деревьев, тропинок (даже в его «Рождестве» изображено Переделкино), — он лежит сейчас — на дрянной раскладушке, глухой и слепой, обокраденный — и мы никогда не услышим его порывистого, взрывчатого баса».

В советской прессе царило молчание, хотя во всем мире о смерти Пастернака писали на первых полосах. Премьер-министры, королевы и обычные люди присылали свои соболезнования. Фельтринелли в Милане сказал: «Смерть Пастернака [837] — такой же тяжелый удар, как потеря лучшего друга. Он был воплощением моих нонконформистских идеалов в сочетании с мудростью и глубокой культурой».

И лишь 1 июня внизу последней страницы заштатного издания «Литература и жизнь» появилась маленькая заметка [838] : «Правление Литературного фонда СССР извещает о смерти писателя, члена Литфонда, Пастернака Бориса Леонидовича, последовавшей 30 мая с. г. на 71-м году жизни после тяжелой, продолжительной болезни, и выражает соболезнование семье покойного». В газете ни слова не было о времени и месте похорон. Как правило, некрологи, посвященные видным писателям, появлялись во всех ведущих ежедневных изданиях. В «Литгазете» печатали телеграммы, подписанные собратьями-писателями. Пастернак по-прежнему оставался парией, достойным лишь одного предложения, а в служебной записке ЦК «для внутреннего пользования» утверждалось, что такое оскорбление «приветствовали представители художественной интеллигенции». 2 июня «Литературная газета» поместила заметку, перепечатанную из «Литературы и жизни», также внизу последней полосы. Но на той же полосе поместили большую статью о чешском поэте Витезславе Незвале под заголовком «Волшебник поэзии» [839] . Часть читателей усмотрели в таком соседстве не простое совпадение, но поразительную смелость неизвестного редактора.

Были и другие извещения о смерти Пастернака — их писали от руки и приклеивали к стене у билетной кассы Киевского вокзала, откуда пригородные поезда отправлялись в Переделкино. «В ночь с 30 на 31 мая 1960 г. скончался один из Великих поэтов современности Борис Леонидович Пастернак. Гражданская панихида состоится сегодня [840] в 15 час. ст. Переделкино». Такие же объявления появлялись в разных местах города. Милиционеры срывали их, но на их месте вскоре появлялись другие.

День похорон был еще одним в череде жарких дней, день с «невыносимо синим небом» [841] . Яблони и сирень в саду Пастернака были покрыты розовыми, белыми и лиловыми цветами; под ногами лежал ковер цветов вперемешку со свежесрезанными сосновыми ветками, которые положили, чтобы уберечь молодую траву.

Когда американская журналистка Присцилла Джонсон около часу дня села в электричку, она сразу поняла, что многие ее попутчики в черном, с букетами сирени, едут на похороны. После Переделкина вагоны опустели; все пассажиры показались Джонсон либо очень молодыми, либо очень старыми — о последних власти писали, что они, «очевидно, из числа старой интеллигенции» [842] . Были там и студенты Литературного института и Московского государственного университета. Они образовали свободную процессию, идущую к даче. На всех перекрестках стояли наряды милиции; милиционеры предупреждали тех, кто приехал на автомобилях, в том числе иностранных журналистов, что им придется оставить машины и последнюю часть пути идти пешком.

Представители власти надеялись возглавить похороны и прилично выглядеть в глазах всего мира. Накануне похорон секретарь местной парторганизации устроил для иностранных корреспондентов экскурсию по поселку, показал в том числе и кладбище, где в тени трех высоких сосен они увидели свежевырытую могилу. Оттуда виден был дом Пастернака. То было кладбище конкурирующих идей: могилы венчали кресты или красные звезды.

«Пастернак будет похоронен [843] в лучшем месте на кладбище», — похвастал функционер.

Представители Литфонда посетили семью после смерти Пастернака и обещали оплатить похороны и помочь с перевозкой. КГБ разместил в местном бюро [844] временную штаб-квартиру; агентам велели смешаться с толпой [845] и записывать, кто присутствует. Членам Московского отделения Союза писателей «не рекомендовали» приезжать на похороны; в дни перед похоронами некоторые писатели украдкой проникали на дачу Пастернака черным ходом, чтобы засвидетельствовать свое уважение и не быть замеченными вездесущими осведомителями.