– Идите за мной… – словно очнувшись, прошептала Олеся, и, махнув, сидящему на стуле рядом с входной дверью брату, повела унтер-офицера в подсобное помещение.
– Отведешь его к Иванычу, лодочнику на пристани. Он переправит вас в отряд… – сказала она Дмитро, останавливаясь перед дверью черного хода.
– А как же ты? – спросил Олесю Дмитро.
– За меня не беспокойся. Со мной ничего не случится… – ответила Олеся, прислушиваясь к звукам, доносящимся из зала. – Все иди! – она слегка подтолкнула брата к двери черного хода.
Когда Дмитро и унтер-офицер вышли, Олеся заперла за ними дверь, глубоко вздохнула и, стараясь сохранять спокойствие, пошла в зал. В нем кроме посетителей никого не было. Олеся зашла за стойку и вдруг вспомнила о гранатах под ней. Ее лицо стало абсолютно спокойным. Она увидела, как дверь кафе распахнулась, и в него вбежали человек десять одетых в черные мундиры эсэсовцев. Впереди был офицер в форме гауптштурмфюрера. Глаза Олеси и офицера встретились, и по его злому немигающему взгляду, Олеся поняла, что он все знает про нее. По команде офицера эсэсовцы остановились, а он, пряча пистолет в кобуру, не спеша направился к ней. Девушка дрожащей рукой нащупала под стойкой тросик от гранат, и когда лицо офицера почти расплылось перед ее глазами, изо всех сил дернула за него.
ПАРТИЗАНСКИЙ ЛАГЕРЬ ПОД КОВЕЛЕМ
По заросшей пожелтевшей травой лесной дороге медленно ехали две запряженные лошадьми повозки. На первой повозке сидели три вооруженных немецкими автоматами полицая с белыми повязками на рукавах. Полицаи постоянно курили длинные, похожие на толстые карандаши, самокрутки и изредка перебрасывались скупыми ничего не значащими словами. На второй повозке кроме возницы, древнего деда в тулупе и собачьем малахае, ехали еще три человека – одетый в порванную и забрызганную грязью шинель, немецкий унтер-офицер; молодой парень в полицейской форме с расстроенным и опухшим от слез лицом; и мужчина лет пятидесяти в резиновом дождевике и высоких болотных сапогах. За одним из поворотов дороги путь повозкам преградили вышедшие из леса вооруженные люди. Полицаи не проявили при этом ни малейшего беспокойства. Они дождались, пока повозки поравнялись с людьми, и поприветствовали их хриплыми прокуренными голосами:
– Здорово, Петро! Как сам?
– А это ты, Архип… Давненько тебя не видел. Ну что там нового в отряде?
– Привет служивые! Вы Андрюху Косого знаете? А то он кисет у меня неделю назад оставил.
Повозки остановились, но один из окруживших их людей, одетый в кожанку и, перетянутую красной ленточкой, папаху, властно приказал.
– А ну хватит, мужики, лясы точить! Еще успеете наговориться. Дед приказал вам, как можно быстрее в лагерь ехать. Там самолет из Москвы прилетел.
Повозки тронулись с места и, трясясь на корнях и рытвинах, быстро поехали дальше по дороге. Вскоре за стеной деревьев показались ряды брезентовых палаток и шалашей.
– Ну, вот и приехали! – радостно сказал один из полицаев. – Это и есть, первая украинская партизанская дивизия генерала Ковпака.
Пассажиры второй повозки стали с интересом оглядываться вокруг. Повозки миновали огороженные бревенчатой изгородью позиции артиллерии, на которых стояло десятка три разнокалиберных пушек и гаубиц немецкого и советского производства. Затем они проехали мимо лазарета – трех палаток с красными крестами на дверях. И, наконец, остановились перед большой палаткой, укрытой маскировочными сетями и свежее срезанными ветками деревьев. У входа в палатку повозки встречали три человека. В центре стоял пожилой мужчина с седой бородкой и в очках. На его плечи была накинута бекеша, а ноги обуты в потертые до колен валенки. Справа от него стоял одетый по уставу майор, но тоже с бородой и в папахе. А слева сверкающий начищенными сапогами полковник в фуражке с синим околышем.
– Здравствуйте, товарищи! – поздоровался с приехавшими мужчина в бекеше. – Вы из Ровно прибыли?
Пассажиры второй повозки торопливо спрыгнули на землю, и подошли к нему.
– Это и есть Сидор Артемьевич Ковпак! – шепнул им вслед один из полицаев.
Ковпак по очереди протянул, всем троим, руки. Первым ее пожал немецкий унтер-офицер.
– Станислав Голицын, унтер-офицер разведывательно-диверсионной школы СД № 567 в городе Ровно. – представился тот.
– С возвращением в Россию, граф! – поприветствовал его Ковпак. – Спасибо за вашу бесценную информацию. Надеюсь, что теперь ваш путь и путь России не разойдутся.
– Дмитро Ковальчук… Брат Олеси Ковальчук. – назвал себя, одетый в полицейскую форму, молодой человек.
Ковпак крепко обнял его и поцеловал.
– Это тебе от всей дивизии! А сестру твою внесем навечно в ее ряды. Я уже подписал представление в Президиум Верховного Совета о награждении ее посмертно орденом Ленина.
– Алексей Иванович Черток, лодочник, – скромно произнес, одетый в дождевик и сапоги мужчина.
Ковпак тоже крепко обнял его.
– Спасибо вам Алексей Иванович за то, что, рискуя жизнью, выручили нас в трудный час. Буду ходатайствовать перед командованием о награждении вас правительственной наградой.
– Так не за награды воюем, Сидор Артемьевич. – ответил Черток. – За то, чтобы духу фашистского не было на нашей земле.
– Ну а теперь товарищи отдыхайте, – распорядился Ковпак. – А вас, товарищ Голицын, ждут в Москве… – обратился он к унтер-офицеру. – Полковник Мартынов из Центрального штаба партизанского движения проводит вас к самолету.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ПОЕЗД ОСОБОГО НАЗНАЧЕНИЯ
МОСКВА. КРЕМЛЬ
Заседание Ставки Верховного главнокомандования обычно проходило в рабочем кабинете его председателя на втором этаже здания Сената в Кремле. Члены Ставки собирались ближе к вечеру, закончив многочисленные дела в руководимых ими комиссариатах и ведомствах. На заседаниях присутствовали те люди, чьи портреты два раза в год в обязательном порядке проносили по брусчатой мостовой Красной площади – Молотов, Калинин, Ворошилов, Микоян, Маленков, Берия. Кроме них, за покрытым зеленой скатертью столом, сидели руководители вооруженных сил страны – Жуков, Василевский, Антонов. Изредка в кабинет заходил секретарь председателя Ставки – Поскребышев, чтобы записать в блокнот очередное принятое Ставкой решение или вызвать на ее заседание нужного ей человека. Заседание Ставки Верховного главнокомандования поздним вечером двадцать пятого ноября тысяча девятьсот сорок третьего года было не похоже на другие. Вместо армейских генералов и маршалов на нем присутствовали – нарком путей сообщения Лазарь Каганович, главком ВВС маршал Новиков и начальник управления внутренних войск НКВД генерал Апполонов. Да и вопрос, который на нем обсуждался, выходил за рамки тех задач, которые обычно решались Ставкой. Спустя час после начала заседания, атмосфера в кабинете накалилась, и в нем зазвучали громкие рассерженные голоса. Как всегда, возникший за столом спор прекратил хозяин кабинета. Медленно прохаживаясь по ковровой дорожке он, с кажущимся безразличием, слушал речи выступающих, но, когда спор за столом перерос во взаимные обвинения и упреки, остановился и поднял вверх руку с зажатой в ней потухшей курительной трубкой. Возбужденные голоса тут же стихли, а хозяин кабинета не спеша произнес: