Он заново раскурил погасшую сигару, глубоко затянулся.
– Асильфи… с ними все непросто, – капитан поморщился, отгоняя дым. – Эти чудные создания Божьи обычно выглядят совсем как люди. Очень привлекательные, но люди. И только в двух случаях проявляется и становится виден земному глазу их истинный ангельский лик – в бою и… в любви. Так говорят. Впрочем, в бою я видел это собственными глазами, – тон Кароля вновь сделался насмешливым. – А вот в любви, извините, не довелось… в отличие от вас, Вероника Андреевна. Ибо, учитывая, что этих аффективных состояний всего два, а также припоминая обстоятельства вашего сна, я бы сказал, что асильфи Меченый вряд ли жаждет вас прикончить!
Вероника вспыхнула, потому что он, как всегда, попал в точку. И воспоминание о печали, словно навеки застывшей в сияющих глазах ангела, до сих пор отзывалось в ее сердце глубоким состраданием.
– Я бы на вашем месте не смеялась над этим, капитан!
– Я не смеюсь, я плачу! – немедленно вспыхнув тоже, резко ответил он. – Потому что, по какой бы причине Меченый ни сверкал своим ликом вам, нас он точно старается загнать в могилу! А вам, видите ли, кажется, что он не враг!
Капитан Хиббит вскочил на ноги.
– Все… я ухожу!
– Куда? – растерянно спросил Овечкин.
Эти двое на сей раз умудрились поссориться так быстро, что даже он не успел вмешаться. И, чувствуя, что закипает сам, Михаил Анатольевич повторил чуть громче:
– Куда?
– На Бродяжью пустошь.
– Ага, – сказал Овечкин и тоже поднялся на ноги. – Вижу, вчерашний разговор так и не заставил вас задуматься, капитан?
Кароль несколько мгновений смотрел на него, словно не понимая вопроса, потом махнул рукой.
– Попробуйте заняться делом, Михаил Анатольевич, – тускло сказал он. – Сейчас я телепортирую сюда приборы, потом переселимся в другую гостиницу, и там…
– Я еще раз спрашиваю вас, капитан Хиббит, – перебил его Овечкин. – Что мы трое будем делать, если вы сегодня уйдете и не вернетесь?
Зависла долгая пауза. Кароль смотрел в пол, не желая отвечать. Но по всей позе его, по напряженности плеч было видно без слов, что он все равно уйдет. Попытки удержать бесполезны…
И тут поднялся на ноги Антон.
– Я пойду с ним, – сказал он устало, но твердо. – И своими руками придушу эту рыжую шлюху, лишь бы покончить уже со всеми клятвами и прочей белибердой!
Овечкин быстро повернул к нему голову.
– Ага, – снова повторил он. – Чудненько. Ну что ж, если на этом походе настаиваете уже вы оба, мне только и остается, что немедленно телепортировать Веронику Андреевну на Землю. Хоть она будет спасена. А сам я… что поделаешь, пойду с вами! Чем погибать от обратного эффекта в одиночестве, сложу лучше голову на миру, где и смерть красна…
– Черта с два вы меня телепортируете, – сказала Вероника. – Хотите, чтобы я потом жила с сознанием трех смертей на своей совести?
Михаил Анатольевич тихонько застонал.
– Единственный человек, в ком я надеялся обрести хоть каплю благоразумия! – Он обратил к Веронике укоризненный взгляд.
– Напрасно надеялись, – бесшабашно сказала она. – Короче, мы идем на Бродяжью пустошь вчетвером. Или никуда не идем. Ясно вам, капитан Хиббит?
Он наконец оторвал взгляд от пола. Молча посмотрел мимо Вероники на дверь.
– И когда мы оттуда вернемся, – добавила сказочница с вызовом, – вы услышите от меня еще кое-что. То, что не дали досказать и чего я теперь и не доскажу, хоть убейте, пока ваша чертова клятва не будет исполнена!
* * *
Утро выдалось пасмурное, и рассвет, казалось, не наступит никогда. Над Шеморой низко нависло черно-синее небо, в туманном воздухе кружились редкие снежинки. Касаясь мостовой, они сразу таяли, и каменные плиты влажно блестели в свете фонарей, кое-как разгонявших не желающие уходить ночные тени.
Выйдя из гостиницы, четверо путников зябко поежились. Холодно не было, но на улице стояла промозглая, нездоровая сырость, и все обрадовались, когда свободный экипаж подкатил без промедления.
Они, правда, еще не догадывались, как им на самом деле повезло. Но поняли это очень скоро.
Телепортироваться на Бродяжью пустошь было невозможно, потому что капитан Хиббит не знал, где она находится.
Кучер, как оказалось, тоже этого не знал. И почти полчаса им пришлось без толку колесить по темному и безлюдному городу, пока он окликал каждого из своих встречных собратьев по кнуту и повозке, пытаясь выяснить, куда везти седоков. Собратьев же за эти полчаса встретилось всего трое. То ли день был воскресный, то ли час слишком ранний, но улицы казались попросту вымершими.
Настроения седокам невежественного кучера это отнюдь не улучшило. И без того все они пребывали на взводе, в изрядном расстройстве чувств, и почти не разговаривали между собой. Только когда с третьей попытки удалось наконец узнать дорогу к Бродяжьей пустоши и карета покатилась быстрее, приближая их к цели, они немного расслабились, уселись поудобнее и начали посматривать друг на друга.
В темноте, впрочем, ничего не было видно, и Вероника отдернула занавеску на окошке со своей стороны. Теперь хоть проплывавшие мимо фонари бросали внутрь экипажа свои тусклые отсветы, выхватывая из тьмы то угрюмый профиль Антона, то белую челку капитана Хиббита.
Эти двое сидели напротив, а Михаил Анатольевич расположился рядом со сказочницей. И при каждом толчке кареты колено его слегка касалось ее ноги. Такое теплое колено…
Хороший, умный, добрый человек… Веронике очень хотелось досказать сон хотя бы ему – уж Овечкин-то понял бы, в этом она не сомневалась. Да и капитан Хиббит понял бы, конечно, но… какой же он все-таки злой, этот капитан! Ладно. С рассказом она подождет. Пусть он сделает свое дело и успокоится. А то ведь еще и не услышит из вредности самого главного. Не захочет услышать. Вон ведь как взбеленился, когда она сказала, что Меченый им не враг!
А маг со шрамом действительно не был врагом, в этом Вероника теперь не сомневалась…
– Михаил Анатольевич, – сказала она, чувствуя, что снова начинает злиться на Кароля, – а как вы думаете, что сделает капитан Хиббит с Алиэттой? Если, конечно, найдет ее?
– О, – сказал Овечкин. – Лучше вам этого не знать.
– Почему?
– Вы не видели, что капитан сделал с ее братом…
– С Эдмоном? Когда? Где? Почему я ничего не знаю?
– Да вчера же, как раз пока вы с кавалером Грикардосом громили орденский особняк.
– Расскажите!
– Не хотелось бы…
Кароль, невидимый в этот миг в темноте, фыркнул.
– Будет вам, Михаил Анатольевич, – сказал он прежним смешливым голосом, словно и не было никакой ссоры с утра, и в маленьком тесном экипаже необъяснимым образом сразу сделалось уютнее и теплее. – Что бы вы себе ни думали, а есть на свете… твари, иначе не скажешь, которые не заслуживают другой участи.