— Нет.
— Поеду домой… Господи, как ужасно всё получилось!
На крыльце клиники Акулов обернулся. Градский, облокотившись на открытую левую дверь минивена, отряхивал брюки.
Ничего сверх того, что рассказал Феликс Платонович, Андрею с матерью узнать не удалось. Виктория находилась в палате реанимации, отходила от наркоза. Врач, которого удалось перехватить в коридоре, уклонился от обстоятельного разговора, но сделал осторожный прогноз: если не случится неожиданных осложнений, через два-три дня её переведут на хирургическое отделение. Не меньше, чем состояние здоровья сестры, Акулова интересовало, когда представится возможность с ней поговорить. Доктор советовал не торопиться и привёл множество доводов в пользу своей рекомендации. В частности, упомянул частичную потерю памяти, которой, вполне вероятно, будет подвержена Виктория первое время после того, как придёт в сознание.
Мать задержалась уточнить ещё какие-то вопросы, Андрей же, получив необходимую для уголовного дела справку с уточнённым диагнозом, прошёл в вестибюль, где видел телефон-автомат. Набирая номер мобильника Волгина, тоскливо подумал, что на одну свою зарплату поднять сестру на ноги он бы не смог. Хватило бы на несколько приличных продуктовых передач или чтобы три-четыре раза закупить лекарства, а дальше — хоть на паперть выходи. Впрочем, один чёрт зарплату задерживают…
— Да!
— Серёга?
— Нет, это не я.
— Закончили?
— Практически да. Ничего интересного не нашли, так что можешь к нам не спешить. Минут через десять мы отсюда снимаемся. Я в отдел заеду, посмотрю, как Ритка с Михаилом закончила.
— Знаешь, мне тут мысль в голову пришла. У Борисова пропали сигареты, у Тростинкиной — ручка. Это не адвокат Мамаев по кабинету прошёлся?
Глава восьмая
Создаётся оперативная группа. — Ответственная задача Сазонова. — Появляется Лаки. — Редкий калибр. — Убийство на пустыре. — Фадеев «попал». — Акулов гоняет чаи с малолеткой. — Предупреждение
С кружкой кофе в руке Акулов встал возле окна кабинета.
— Ты представляешь, сколько наших коллег по всему миру делают сейчас то же самое? — спросил он Волгина, сидевшего за столом; перед ним стояли гранёный стакан в металлическом подстаканнике и маленькая чашечка с холодной кипячёной водой. — В Петербурге и на Сахалине. В полицейских участках Чикаго и Сиднея. В парижском комиссариате на набережной Орфевр. В Колумбии и ЮАР…
— А в Гонконге «китайский городовой» ругает чайник тайваньского производства. Он хочет, но не может присоединиться к всемирной акции полицейских — пожирателей кофе. Наверное, завидует нам. Андрей, во всех этих странах разные часовые пояса. Ты не подумал об этом?
— Я имел в виду десять часов утра по местному времени.
Ежедневное совещание, обычно именуемое сотрудниками «сходка» или «развод», начиналось в 09.30 и проводилось Катышевым либо одним из его заместителей. И Волгин, и Акулов опоздали, хотя каждый намеревался прибыть вовремя. Сергей вульгарно проспал, Андрей, отвыкший от поездок по городу в часы пик, много времени потерял в пробках. Он прибыл в РУВД минутой позже и догнал напарника уже в коридоре третьего этажа, когда Волгин подходил к кабинету ББ. Даже через закрытую дверь был слышен голос начальника, распекавшего подчинённых за нерадивость и лень — так происходило практически каждое, утро, вне зависимости от проколов или успехов, достигнутых накануне.
— Привет! Как сестра?
— Со вчерашнего вечера — ничего нового.
— Мать в порядке?
— Да.
— Не стал я вчера с Мишей о Мамаеве говорить. Когда приехал, Ритка уже все закончила. Адвокат давно смылся…
— Ты его хотел обыскать?
— Дурацкая ситуация.
Они вошли в кабинет. Кое-как примостились на одном жёстком стуле, остававшемся незанятым. На «сходняке» присутствовал почти весь ОУР — около двадцати человек.
Катышев строго посмотрел на опоздавших, однако замечаний делать не стал. Захлопнул лежащий перед ним скоросшиватель с металлическими зажимами, придавил картонную обложку кулаком со сбитыми костяшками и объявил:
— Для раскрытия особо тяжкого преступления создаётся оперативная группа. Старшим, назначается Волгин, общий контроль остаётся за мной. Приказ будет подписан сегодня. Кроме Акулова, в группу входят Сазонов и два участковых. Им уже поставлена задача, будут проводить обход домов вокруг школы, доделывать то, что мы вчера не успели. Борисов должен выделить ещё одного опера. У него с людьми сейчас напряжёнка, все или болеют, или учатся, но к обеду он определится и подошлёт человека. Сергей Сергеич, придумайте, чем его будет целесообразно загрузить. Вопросов нет?
— Тринадцатую зарплату дадут? — спросил Шурик Сазонов.
— Ты ещё двенадцатую не получил.
— Обещали до конца месяца…
— По новым сведениям — не раньше июня. Все свободны.
В коридоре Сазонов улыбнулся Акулову:
— Поработаем вместе. Давненько я «мокрухами» не занимался!
— Не стоит и начинать. Вчера ты уже наработал. Может, хотя бы на недельку угомонишься?
— А что такого? Я ведь как лучше хотел…
У Акулова был готов резкий ответ, но Волгин помешал разгореться скандалу.
— Шурик! Вот номер трубки Анжелики. Берёшь в прокуратуре запрос и получаешь распечатку переговоров за последние две недели. Скорее всего, она была выключена, но убедиться в этом не мешает. Если окажется, что зафиксированы какие-то номера — звонишь мне, а я скажу, что делать дальше. Второе: едешь в наше ГАИ и смотришь там материал по ДТП, в которое попала Мартынова. Снимешь копии со всех документов, привезёшь мне. И начинаешь устанавливать чеченца, с которым Анжелика столкнулась.
— Где же я ксерокс найду?
— А у тебя своего нет? Странно. Тогда придётся договариваться. ГАИ не обеднеет, если ты откатаешь десяток листов. После обеда созвонишься с Борисовым и узнаешь, кого он ещё выделяет. Если Саня начнёт быковать и говорить, что у него все заняты, сообщишь мне. Если нет — берёшь этого парня и дальше работаешь вместе с ним. Все понял?
— Чего тут сложного?
— Я тоже так думаю.
Они остановились перед дверью кабинета «убойщиков». Сазонов не уходил, что было для него необычно. Обычно он стремился «нырнуть» при первой возможности, в течение дня на связь не выходил и тратил на простейшее задание времени вдвое больше, чем кто бы то ни было. Доставая ключи, Сергей подумал, что Шурик, наверное, хочет сознаться ещё в какой-нибудь промашке, которую вчера допустил, и мнётся, не зная, как лучше начать.
Оказалось, он хотел не сознаться, а попросить свою долю. Смотрел хитрым взглядом, а когда убедился, что его не совсем понимают, многозначительно изрёк: