Война 1812 года в рублях, предательствах, скандалах - читать онлайн книгу. Автор: Евсей Гречена cтр.№ 21

Что же это было — нерешительность или абсолютно трезвый расчет? Как говорится, вопрос вопросов… Впрочем, генерал Б. М. Колюбакин дает нам на него ответ:

«После оставления Смоленска идея прекратить отступление и заградить дальнейшее движение Наполеона стала общей во всей армии, и, естественно, тому должна была послужить первая встретившаяся позиция, каковой и была таковая на реке Уже. Но дело было не в позиции, а в сомнении своевременности дать бой, в отсутствии единства командования, в постоянных разногласиях между главнокомандующими армиями, а быть может, и в известной нерешительности Барклая, если только не объяснить это тем, что в решительную минуту расчет брал у него верх над всеми остальными, в области чувств, побуждениями».

«Конечно же, — возражает биограф Михаила Богдановича С. Ю. Нечаев, — ни о какой „известной нерешительности“ Барклая де Толли тут не могло быть и речи. На самом деле все объяснялось хладнокровным расчетом ответственного за сохранение армии полководца».

В результате, при получении известия о том, что противник идет в обход, Барклай тут же велел продолжить отступление. При этом начальник инженеров 1-й Западной армии генерал Х. И. Трузсон и полковник К. Ф. Толь были отправлены вперед, к Вязьме, куда ждали прихода генерала Милорадовича со свежими подкреплениями.

* * *

А незадолго до этого произошло весьма неприятное событие: в присутствии великого князя Константина Павловича князь Багратион отчитал полковника Толя, а тот начал возражать князю «со свойственной ему самоуверенностью и заносчивостью». Это, как пишет генерал Колюбакин, «взорвало горячего и раздражительного князя Багратиона и привело к прискорбному инциденту между ними».

О том, что произошло далее, генерал Колюбакин рассказывает так:

«Скромный, простой и лишенный в своем положении должного авторитета, Барклай сначала не остановил, а потом не поддержал своего оскорбленного генерал-квартирмейстера».

Вечером великий князь Константин Павлович выехал в Санкт-Петербург, получив письма к императору Александру от Барклая и от генерала Ермолова. В своем письме А. П. Ермолов сделал краткий отчет о военных событиях с 4 по 7 августа и рассказал о вредном влиянии на войска непрерывного отступления.

Историк войны 1812 года Н. А. Полевой констатирует:

«Все падало на главнокомандующего: его обвиняли в незнании воинского дела, непростительной робости, даже измене. Холодно встречаемый солдатами, он не мог продолжать своего согласия с Багратионом. Цесаревич Константин Павлович с неудовольствием оставил армию; за ним уехал рассерженный Беннигсен; Фуль не смел оставаться при Барклае де Толли, нетерпимый никем, и также отправился в Петербург. Русская удаль требовала битвы, сражения — победы или смерти! Хотели лучше умереть, но не хотели идти далее».

Но и в этих тяжелейших условиях Михаил Богданович «соразмерял потребность и опасность битвы, видел необходимость и невозможность дать ее».

А. П. Ермолов изложил императору свое личное мнение по поводу Барклая де Толли в следующих словах:

«Дарованиям главнокомандующего здешней армии мало есть удивляющихся, еще менее имеющих к нему доверенность, войска же и совсем ее не имеют».

«Как видим, — пишет историк С. Ю. Нечаев, — даже начальник штаба Михаила Богдановича не понимал спасительной для армии и России сути его действий. К сожалению, и он, в числе многих других, готовил этим почву к назначению популярного в России и в армии главнокомандующего. Однако хорошо известно, что популярный — это далеко не всегда лучший. Популярность длится день, и совсем не она достается по наследству детям и внукам, и не всем было дано понять то, о чем, не уставая, говорил Барклай де Толли».

* * *

И русские армии продолжали спасительное отступление.

11 (23) августа князь Багратион, оказавшись перед угрозой обхода своего левого фланга, сам предложил отойти к Дорогобужу, утверждая, что там имеется очень сильная позиция. Барклай де Толли, напротив, располагал совершенно другими сведениями: его квартирмейстеры нашли позицию при Дорогобуже негодной, да и сам он счел ее «слишком тесной».

После этого Михаил Богданович и послал генерала Трузсона и полковника Толя к Вязьме с целью выбора там позиции для сражения. Но они вернулись с донесением, что около Вязьмы подходящей позиции нет, но зато она была найдена за Вязьмой, у селения Царево — Займище.

Безусловно, давать генеральное сражение сильному противнику на плохой позиции — это было бы безумием. Тем не менее решение Барклая идти к Царево-Займищу вызвало в армии уже просто крайнюю степень неудовольствия. Больше всех усердствовал конечно же князь Багратион: он не скрывал своего бурного негодования и не жалел обидных упреков. В результате уже никто не верил обещанию Михаила Богдановича сражаться, а самого его штабные остряки-самоучки стали за глаза звать вместо «Барклай де Толли» — «Болтай да и только».

* * *

В это время Барклай написал императору: «Кажется, теперь настала минута, где война может принять благоприятнейший вид, потому что неприятель, невзирая на его усилия соединить все силы <…> слабеет на каждом шагу, по мере того, как подается вперед, и в каждом сражении с нами. Напротив того, наши войска подкрепляются резервом, который Милорадович ведет к Вязьме. Теперь мое намерение поставить у этого города в позиции 20 000 или 25 000 человек, и так ее укрепить, чтобы этот корпус был в состоянии удерживать превосходящего неприятеля, чтобы с большею уверенностью можно было действовать наступательно. Этому до сих пор препятствовали важные причины: главнейшая — та, что пока обе армии не были подкреплены резервами, они составляли почти единственную силу России против превосходного и хитрого неприятеля. Следовательно, надобно по возможности сохранять армии и не подвергать их поражению, чтобы действовать вопреки намерению неприятеля, который соединил все свои силы для решительного сражения. Доныне мы имели счастье достигать нашей цели, не теряя неприятеля из вида. Мы его удерживали на каждом шагу, и, вероятно, этим принудим его разделить его силы. Итак, вот минута, где наше наступление должно начаться».

При этом в ночь на 12 (24) августа обе русские армии отошли к Дорогобужу, а 13 (25) августа продолжили отступление к Вязьме.

Князь Багратион, крайне недовольный оставлением Дорогобужа без боя, писал в те дни графу Ф. В. Ростопчину:

«Продолжаются прежние нерешительность и безуспешность. Послезавтра назначено быть обеим армиям в Вязьме, далее же что будет, вовсе не знаю, не могу даже поручиться и за то, что не приведет [Барклай. — Авт.] неприятеля до Москвы. Скажу в утешение, армия наша в довольно хорошем состоянии, и воины русские, горя истинной любовью к своему Отечеству, готовы всякий час к отмщению неприятеля за его дерзость, и я ручаюсь, что они не посрамят себя».

А тем временем Барклай де Толли приказал вывезти из Вязьмы все, что возможно, и начать укреплять позиции за этим городом.

Получив сообщение о спешном отступлении к Вязьме, князь Багратион немедленно написал Михаилу Богдановичу: