Судьба штрафника. «Война все спишет»? - читать онлайн книгу. Автор: Александр Уразов cтр.№ 19

Это было уже совсем непонятно. Подъезжая к Внукову, мы вышли в тамбур. Вышла и она и, прощаясь, начала нас целовать и прижиматься. Яхонтов спросил меня:

— Может, возьмем?

— Куда? Нет и нет! Не сходи с ума!

На полустанке мы сошли. Было уже темно, холодно, моросил противный дождь. Вещмешки были тяжелые, на сапоги налипала пудовая грязь. На КПП нас ослепили фонарики, часовые проверили наши документы и содержимое мешков — не взрывчатку ли мы несем на аэродром? Позвонили в штаб дежурному и, получив подтверждение, что мы свои, пропустили.

Красильников был доволен. Теперь можно было составлять документы на чистых одинаковых листах, а не на случайных лоскутах бумаги. По стопке дали начальнику штаба Чернявскому и комдиву Капитохину.

— Откуда такая? — спросил Капитохин.

— Привез рядовой Уразов.

— А там можно еще приобрести?

— Можно, товарищ полковник, но нужно им подбросить продуктов — картофеля, капусты, крупы, консервов.

— От солдат отрывать?! А, впрочем, картофель и капусту можно — они не нормированы. А остальное — нельзя и не думайте! Под трибунал угодите. Капитан, проверните это дело!

В условленный с директором канцелярского магазина день мы с Яхонтовым смогли выполнить свои обещания. Нам разрешили погрузить в полуторку несколько мешков капусты и картофеля, дали соответствующие документы, и мы поехали в Москву.

Директор магазина выпучил глаза от удивления. Он чувствовал тогда, что мы врем, поэтому, естественно, бумагу нам не приготовил, однако не растерялся, сел в нашу полуторку, куда-то поехал и, пока Яхонтов флиртовал с продавщицами, привез несколько больших пачек бумаги, килограммов 200 — больше не было.

На машине мы приехали на квартиру Яхонтова, отдали теще немного картофеля и капусты. Шофер был москвичом, поэтому уехал ночевать домой. По пути из магазина мы видели красочные афиши пьесы Константина Симонова «Фронт», поставленной в Малом театре. Яхонтов загорелся:

— А что, давайте пойдем в театр!

Билетов в кассе не было. Тогда Яхонтов сказал, что он все равно их достанет, и из телефона-автомата позвонил в театр по телефону с афиши. Изменив голос, он представился генералом Капитохиным, заявил, что приехал с фронта на один день и хотел бы посмотреть постановку «Фронт».

— Мой ординарец Яхонтов сообщил, что билетов нет. Прошу продать хотя бы три билета, моя дочь тоже хочет пойти с нами в театр.

На другом конце провода сообщили, что билетов нет, но потом из уважения к фронтовику все же нашли два билета. Самозваный «Капитохин», немного подумав, сказал:

— Хорошо, давайте хотя бы два. Я пришлю своего ординарца.

Он вышел из будки победителем — видали наших! Я сказал, что в театр Яхонтов пойдет с Клавой, но он и слушать не стал — пойдем все трое!

Когда Клава пришла с работы, я вышел на улицу, чтобы оставить ее с мужем наедине. Вышли они — и, о чудо, что значит одежда и хорошее настроение! Клава была одета в котиковую шубку, шляпку, туфли — мы в своих солдатских шинелях и кирзовых сапогах выглядели на ее фоне весьма непрезентабельно.

Пока мы добирались до театра, уже прозвенел третий звонок. Гардеробщица заторопила нас, мы скорее разделись, Яхонтов первым бросился в зал, а Клава с билетами задержалась со мной. Когда мы подошли к билетерше, она, увидев два билета, преградила мне дорогу:

— Где ваш билет?

— Так вот же! — подала ей билеты Клава.

— А того, что прошел?

— А мы его не знаем.

В зале уже был открыт занавес, и искать Яхонтова билетерша не решилась, хотя поняла, что ее провели. Под шиканье зрителей мы уселись на свои места и начали смотреть спектакль, который сразу захватил наше внимание.

Трудно современному человеку понять чувства, которые мы испытывали тогда. Мы впервые видели то, что совершалось на огромном фронте Отечественной войны. То, что творилось на сцене, было созвучно времени и нашим думам, чаяниям, переживаниям.

В антракте мы с Яхонтовым поменялись местами, но я, точно во сне, не запомнил даже, кто были мои соседи. Зал дышал одним дыханием с артистами сцены. Я был там, на сцене, нет, на фронте — стрелял, бросал гранаты, умирал. После, побывав в боях, я осознал, что во «Фронте» что-то было наивным, притянутым, хотя понимал, что в спектакле невозможно без этого. Но тогда у меня еще не было за плечами боевого опыта, все воспринималось натурально. Да, так и только так должен действовать солдат Родины, так буду действовать и я! Погибают люди, и какие люди, не чета мне! Родина в смертельной опасности, фашистский сапог топчет нашу землю под Москвой, вокруг Ленинграда, под Сталинградом, на Кавказе. Здесь, после спектакля, в раздумьях о Родине, о жертвах, приносимых на алтарь Победы, родилась мысль, которая помогла мне потом перенести все тяготы фронтовой жизни, перебороть страх смерти, смело идти на опасность, на риск.

«Если погибли за Родину миллионы людей, то чем я лучше и почему я должен заслоняться от своей смерти их смертями?! Я должен разделить судьбу своего народа и должен как можно лучше выполнить свой долг. Я не первый, я и не последний» — так примерно я рассуждал в тяжелые моменты и, не стеная, переносил все тяготы войны.

Наступил декабрь. Дивизия разбухала от пополнений, шло ускоренное обучение — мы готовились к учебнотренировочным прыжкам с парашютом. Инструкторы показывали нам, как укладывается парашют, мы изучали его действие, отрабатывали теорию прыжка на специальном устройстве с наклонным канатом.

Начальник парашютно-десантной службы не знал покоя, готовя выброску учебного десанта. И вот такой день наступил. В солнечное зимнее утро, подразделение за подразделением, людей сажали в «дугласы», те набирали высоту около 300 метров, и из них будто сыпался горох, расцветая в воздухе парашютами над полем, кроки которого я делал и размножал.

Дошла очередь и до штаба с ротой охраны и хозвзводом. Инструкторы помогли надеть парашют и застегнуться, проверили, выстроили нас в колонны и по двое в ряд повели к самолетам. В самолетах усадили на лавки, заставили пристегнуть карабины вытяжного фала к перекладине в самолете, и вот мы в воздухе. В иллюминаторе проплывали заснеженные леса, поля, лента асфальтовой дороги в Москву. Вот и Раменское. Раздалась команда: «Приготовиться». Открылась дверца, ударила холодная струя воздуха, и те, кто сидел ближе к проходу, как-то боком стали исчезать за бортом.

Вот кто-то уперся в проем двери и попятился назад, руки судорожно вцепились в обрамление двери. Задержка недопустима — самолет может уйти за пределы поля приземления, десантники могут сесть на деревья, и тогда не миновать беды. Инструктор нанес сильный удар по шее и вытолкнул незадачливого парашютиста.

Стало страшно еще больше. Я закрыл глаза, подошел к двери, толчок, и… сердце провалилось. Вдруг дернуло так, что я пришел в себя, открыл глаза и увидел под и над собой купола парашютов, парашюты, расстелившиеся на снежном поле, которое быстро надвигалось на меня. Страх куда-то пропал, и стало радостно — жив! Встреча с землей полусогнутыми ногами, падение на бок, гашение парашюта, который начал оживать. Недалеко кого-то тянуло по снегу вслед за надутым парашютом, к нему бежали на помощь. Я освободился от лямок подвески и начал как попало собирать парашют — потом инструкторы уложат его как надо.