Ещё с минуту понаблюдав за хитросплетениями веток, усеянных листьями в высшей степени гениально просто и беспорядочно, я убедился в тщетности этого занятия. И тут же снова напомнил о себе противник справа. Но, как назло, он проявился именно на том небольшом фрагментике площадки, что примыкал ко входу, и оставался прикрыт от моего взгляда несколькими одиночными и пышными кустами.
Посыпались с громким шелестом мелкие камешки. Ну, чем не союзники? Осыпь сразу же затихла, но продолжения не последовало. Выжидательная тишина.
Где-то выше меня по склону тревожно прокричала какая-то крупная, судя по солидному голосу, птица. Ей ответили еще несколько.
Шелест листьев. Равнодушие усталых гор, неспешно покидающих этот бренный мир. Оседающих назад — в недра. Молчание трав и безмолвие небес. Дыхание Вечности. И вдруг…
Взрыв!
Это сработали растяжки. Как они смогли незаметно подобраться к самому входу в пещеру?! Правда, этот участок и не просматривался. Но всё-таки…
И сразу же вой… Жуткий, отчаянный вой!
Я не считаю, что силён в глубинных эмоциях, но, сдаётся мне, — это не было воем тяжело раненого или же смертельно перепуганного. Скорее, протяжный крик обманутого в своих ожиданиях злобного и сильного существа.
Лёгкий дымок от взрыва инициирующего заряда гранатного запала. Громкая возня в кустарнике перед входом в пещеру. И спустя десяток секунд — второй взрыв. Наверняка существо запуталось в паутине стальных нитей.
Отчаянный рёв… Воем это уже назвать нельзя — слишком скромный эпитет.
Признаться, что мне стало не по себе, — не сказать ничего. На шее противно запульсировала сдрейфившая жилка.
«Кому ж это я соли на хвост насыпал? Какому кошмарному чуду-юду?..»
Но это не шло ни в какое сравнение с тем чувством, что я испытал, нежданно-негаданно наткнувшись взглядом на… физиогномию одного из «чуд». Он вырвался из зарослей чуть правее дымки от взрывов. Как раз в тот момент, когда я повёл биноклем в ту сторону и в аккурат выхватил морду, искажённую нешутейной злобой. Одновременно с его прыжком из кустов. И это была-таки — именно! — МОРДА.
Усеянный короткой коричневато-серой шерстью мордоворот резко поумневшей большущей обезьяны, двигавшейся нелепыми полупрыжками. Эти движения чередовались с раскачивающимися, вихляющими широкими шагами. И ещё — с постоянными наклонами и касаниями непомерно длинными руками земли… Хотя это могло быть вызвано и крутизной склона. Существо было настолько близко от меня, что после одного из прыгающих шагов я не выдержал столь устрашающего зрелища.
Блестящие и даже будто горящие глаза жгли меня сквозь линзы. Из полуоткрытого рта текла струйка слюны. А может пены? Блестели донельзя убедительные клыки.
Прыжок прямо на меня!
Я непроизвольно дёрнулся назад, инстинктивно закрываясь блокирующей левой рукой. Эффект близости и реальной опасности был настолько силён, что я забыл о творце этого эффекта — моём бинокле. И чуть было его не выпустил… Но всё же, опомнившись, успел перехватить жизненно важный прибор, так и не начавший толком своё падение.
Чтоб вы так жили, как я вспотел!!!
Может быть, если выживу и вернусь куда-нибудь в мало-мальски знакомые, по-человечески понятные места, когда-нибудь я ЭТО опишу. С животрепещущими подробностями. С фонтанирующими эмоциями. А сейчас — какие на хрен брызги эмоций… Одни вариации на тему «итить его». И эти вариации безудержно множились. Особенно, когда я принялся детально рассматривать существо в бинокль. Бармалей по сравнению с ним был распрекрасным милым дедушкой, только-то и того, что выжившим из ума и бродившим по Африке, запугивая и без него запуганное местное население. «Страшный и ужасный» Бармалей мог бы отдыхать не реже семи дней в неделю, если бы где-то рядом бродили этакие, отродясь ни разу не бритые, угрюмые и отвратительные парни.
От него пахло зверем!
Это пронзало на расстоянии, сквозь линзы бинокля, входило в нутро исподволь, каким-то невнятным первобытным трепетом.
Тяжёлые надбровные дуги, массивная нижняя челюсть, покатый лоб — живой памятник незабвенной теории Ломброзо. Может, это и были перезвери, но уж во всяком случае точно — недолюди…
«И что же дальше?»
Дальше они явили себя неблагодарному зрителю — мне. Ещё парочка грубых и невоспитанных существ выломилась из высокого кустарника. Одно сжимало внушительную и, надо понимать, увесистую дубину. Другое — типа копьё, «скомустряченное» из каменного наконечника и достаточно прямой сучковатой палки.
Наконец-то они решили, что обнаружены, и открыто ринулись к манящей их пещере.
Теперь у меня уже не осталось сомнений, что они рвались к месту моего ночлега. «То-оже мне, блин, опергруппа… Ё-моё, что за ментовские замашки — брать за малость до рассвета… И само собой — тёпленьким. Ну ничего, сейчас я с вас погоны-то посрываю… Вместе с шерстистостью и повышенной лохматостью».
Пока, насколько я мог оценить показания всех моих органов чувств, этих реликтов передвигалось не менее пяти. А если точнее — четверо. Был ещё и пятый, но он не передвигался, а до сих пор скрывался в зарослях с левой стороны.
«Нет, всё ж таки ЗВЕРИ!»
И от этого звериного нутра, не торопившегося отмирать, и даже, наверное, в чём-то очень даже помогавшего им выжить, нельзя было ни отмахнуться, ни прикрыться. Ни шкурами убитых животных, обмотанных вокруг тела. Ни примитивным оружием, коим являлись дубины и копья.
Определённо в упор непонятно, какого хрена я здесь делаю?! Каменный век на улице, а я ещё не завтракал! Нужно утридцатитроить бдительность. А то, если эдакая хренотень пойдёт и дальше, как бы случайно в кустах на динозавра не наступить. Геологическую эпоху напролёт потом извиняться придётся. Да ещё извинят ли? Надо будет пожаловаться Великому Бледнолицему Богу на своих «резидентов» — не того взяли.
Для этого дела персонально Дарвина нужно было вербовать. Вот бы старикашка порадовался, что не зря несколько лет на нарах парился в английской тюрьме. Да, да, за идею пострадал, за свою-то дерзкую теорию… Вот бы и пообщался. В первый и, наверняка, сразу же в последний раз. А я-то при чём? Мне ж их теперь не изучать. Мне теперь их убивать придётся. Да ещё и как они-то посмотрят на такую альтернативную историю… Наверняка у них другие планы. А если допустить совершенно шальную мысль: может быть, один из них — ни много, ни мало! — мой неандертальский прадедушка?! Тогда и вовсе себя чувствуешь мерзавцем, душегубом и праотцеубийцей.
Только одно и утирает сопли совести — всё-таки, вроде бы, хомо дважды сапиенсы от другой породы вывелись…»
Они уже поняли, что пещера пуста. И после невнятных хрюкающих звуков начали подниматься вверх по склону. Причём, большинство медленно двинулось между входом в пещеру и валунами, а если открытым текстом — по той тропе, уступами которой несколько раньше отступил я.