Мнемозина, или Алиби троеженца - читать онлайн книгу. Автор: Игорь Соколов cтр.№ 35

Все нутро мое… всю средину…

И я загоревшись в Тебя опрокинул частичку Себя…

И там растворившись.. я выбрал горстями все Тело…

В объятьях Тепла шумело бездонное море…

И мы разливались друг в друге… Мы были роднее…

Роднее и ближе… чем все остальные…

Твое-мое только тело…

Твоя и моя же Душа…

Мы были единым созданьем…

Божественным… чудным… высоким…

Далеким от смертных забот…

Один только миг это было…

Как сказка прошло это время…

Теперь его нам не вернуть…

Но я готов плыть за Тобою…

Туда за края… И… Туда…

Где свет исчезает… И вместо…

Нас остаются лишь тени…

И откровенье молчит…

Все та же вечная Полночь…

Она все собою укроет…

Сотрет все наши следы…

Объятия и поцелуи

В ней навсегда растворятся…

И я в Тебе растворюсь…

Ты во мне… Я в Тебе…

Мы вместе растаем…

Как дым над костром… С облаками…

В мгновение слившись…

Мы будем ползти по небесному полю к истокам…

Собой воплощая Любовь…

И ею обильно прах земной поливая…

Мы будем с Тобой

Мгновение в Вечность сливать…

Дымясь… Излучая в пространство

Нашу тихую песню…

Мы будем лететь к высшим сферам…

Химеры останутся гнить…

В земле… в убожестве смертном…

А мы с Тобой перейдем

В мир иной… всех несчастных покинув…

И только лучами в них будем

Опять Себя оживлять…

Все повторяется в смертных…

И Любовь… И Свобода…

И сама Бесконечность

Ккак символ их единенья

Блуждает и брезжит в крови…

Доводя всех живых до кипенья…

Я прошептал эти стихи девушке на одном дыханье, зная, что уже никогда не смогу их повторить, ибо я ощутил их в себе в ту минуту, когда она плакала, и когда я вспомнил Любу, свою первую Любовь, погибшую в 17 лет в автокатастрофе до нашей свадьбы, но об этом я никому и никогда не говорил, даже этой прекрасной незнакомке я всего лишь прошептал свои стихи…

Рядом по мосту проносились с шумом автомобили, еще ближе в парке раздавались чьи-то пьяные голоса, а я лежал в кустах с плачущей девушкой, только что лишенной мною невинности и чувствовал удивительную тишину везде-везде, где я только что ее целовал, обнимал, проникал в нее и разливался как огромная безумная река, и наверное, поэтому остался я ребенком в ней наверняка…

Интересовала ли меня ее дальнейшая судьба?!

Как-будто бы, нисколько! Только это был обман, я обманывал себя и свои ощущения!

Возможно, я был ужасным эгоистом, если искал компенсации за свои нравственные страдания в обладании этой девушкой, которая сначала показалась мне пьяной шлюшкой.

А с другой стороны, какой черт ее дернул идти со мной в ночной парк, на берег реки?

Очень захотелось быть честной перед своим женихом?!

Боже! Какая глупость! Наверняка бы ее жених был рад ее вранью, но уж никак ее честности!

Честность-то эту он, конечно бы стерпел!

Все-таки в наше время девочки расстаются со своей девственностью гораздо раньше, чем тогда, в прошлые годы, хотя ранняя половая активность у всех проявляется по-разному!

Но многие юные создания хотят казаться взрослей, чем есть на самом деле.

– И почему ты это сделал?! Может, объяснишь мне?! – она уже не плакала, а оперевшись на локоть, глядела на меня в полумраке блестящими от света фонарей глазами.

– Ну, я же все тебе объяснил, – устало вздохнул я.

В моем вздохе не было правды, а была одна мучительная боль, и я хотел разделаться с болью, чтобы быть самим собой, чтобы принадлежать только себе, и все же я уже принадлежал ей, и от этого смутного ощущения я никак не смог отделаться, да я был частью ее самой, частью ее боли!

– О, Господи, какая же я дура! Какая я дура! – расплакалась она.

Повторение ее слов грустно подчеркивало место недавнего соития как место обмана самих себя и нашей общей невозможности изменить саму ситуацию…

Ощущение самой Вечности, предающей нас невольному разврату, всплывало в небе темным облаком, скрывающим собой мерцанье звезд…

– Не знаю, не знаю, – вздохнул я и быстро оделся.

В этой спешке я мысленно захлебывался и слезами, и смехом, слезами грусти роковой, и смехом первооткрывателя ее блаженной глубины…

Она еще пыталась что-то от меня узнать, взять мой телефон, но я только извинился перед нею, и ушел с чувством помраченного достоинства, какого-то странного противоречия в своей душе, с одной стороны я получил удовольствие, а с другой – обидел девушку, совершенно безнаказанно сделав ее женщиной, и излив в нее семя.

На выходе из парка, у самых ворот она меня догнала, и, схватив за руку, усадила с собой на скамейку, и как в прошлый раз, попросила закурить.

Мы опять с ней закурили. Она, тихо всхлипывая, прижалась ко мне, очень напомнив мою обезумевшую Мнемозину, хотя какая Мнемозина безумная, она симулянтка, как выразился Петя, а уж в этом он дока.

О, Боже, какая я все-таки скотина! Думаю о чем-то о своем, а о прекрасной деве забываю, как-будто забываюсь вечным сном…

– Ты меня хоть будешь иногда вспоминать?! – шепнула девушка.

– Конечно, буду, – кивнул я ей головой.

– Мне очень понравились твои стихи. Ты их кому-то посвятил?

– Разве тебе это так важно?!

– Ну, зачем ты так со мной разговариваешь, – она снова расплакалась.

Я себя молча ненавидел… Я хотел себя уничтожить, стать невидимым, ведь я только что обидел ребенка, и этот ребенок мог быть моим… Хотя слова всей сути не заменят…

Мы быстро отползаем друг от друга, а значит мы живем как бы летим… Царим, парим как этот белый дым от наших с нею сигарет…

– А может, еще раз встретимся, – неожиданно предложила она.

– А зачем? – вздохнул я, и она еще громче разрыдалась.

И когда же она закончит плаванье в слезах умудренной реки?

– Ну, ладно, давай встретимся! – глубоко вздохнул я.

– Ни-ни, ни надо, н-ни надо, я уже передумала, – прошептала она, и с трудом поднявшись со скамейки, ужасно шатаясь, пошла, а сзади у нее на юбке, в ранних утренних сумерках расплывалось большое алое пятно.

Я догнал ее и поцеловал. Я поцеловал ее так, словно прощался с ней навсегда, будто ее взгляд меня казнил, и я с готовностью шел на эту невидимую казнь…

– Прости, прости, если сможешь, – шепнул я.